пошли пинать друг дружку, царапаться, плеваться, вопить, словно кошки, и ругаться последними словами. Соседи вызвали полицию, та споро явилась; словом, этот прискорбный случай стал известен всему Матансасу.

Сеньора, которая мне про это рассказала, не могла утверждать наверняка, знала ли об интрижке отца Чикита. Так или иначе, все дети к тому времени подросли и, надо думать, заметили, что родители друг с другом не разговаривают. Игнасио еще пару месяцев наслаждался обществом Каталины Сьенфуэгос, а потом она бросила его ради испанца-военного. Это была не мулатка, а сущий пожар, и судя по тому, как мужики по ней с ума сходили, из ста огней в ее фамилии — если ты заметил, «сьен фуэгос» это и есть «сто огней» — девяносто девять горели у нее между ног. Когда Игнасио понял, что ни мольбами, ни подарками любовницу не вернуть, он решил помириться с Сиренией, но та его не простила. И напрасно падре Сирило выступал посредником, увещевал Сирению, мол, Иисус еще и не такое прощал, и обвинял ее в гордыне — всё без толку.

Тогда-то мать Чикиты, слывшая до сих пор трезвенницей, заимела пристрастие к спиртному. Игнасио запретил слугам покупать ей выпивку и разбивал найденные дома бутылки, но Сирения умудрялась раздобыть еще. Я думаю, она пила не столько чтобы забыться, сколько чтобы отомстить мужу. Что ни день они устраивали скандалы, и настало время, когда Сирения бо́льшую часть суток отсыпалась с похмелья, напрочь забросив домашние дела, и всем приходилось заниматься Минге.

Наслушавшись про грехи Игнасио, дети росли в убеждении, будто отец — донжуан, а мать — жертва его похоти, мученица. Отца они уважали, но не любили. Все, кроме Чикиты. Ее Сирения так и не смогла настроить против Игнасио. Имей в виду: это не я сам выдумал, а узнал из первых рук в Матансасе от кое-кого, кто был вхож в эту семью. Так уж и быть, выдам тебе ее имя. Все равно она наверняка давно померла. Это Бландина, двоюродная сестра Чикиты.

Ах, прости, я ведь собирался рассказать, про что была четвертая глава, а сам завел совсем про другое. Если опять собьюсь, ты меня обрывай, не стесняйся. Нас, стариков, заносит иногда. Но ты не волнуйся, сейчас все изложу.

После рассусоливаний про то, какая расчудесная и сплоченная была у нее семья, Чикита наконец приступала к делу и писала, что первым из дома уехал Хувеналь, один из близнецов.

Он унаследовал от отца любовь к медицине и с детства обожал вспарывать скальпелем брюшки ящерицам и лягушкам. По мнению Чикиты, он так поступал не со зла, а из научного любопытства — хотел узнать, как они устроены изнутри. В общем, когда пришла пора поступать в университет, Игнасио решил отправить сына в Париж, где давали лучшее медицинское образование. Политические взгляды юноши тоже способствовали желанию отца услать его подальше. Как многие молодые люди, Хувеналь считал, что родина должна обрести независимость. Полвека назад главные испанские колонии освободились, и пора бы Кубе последовать их примеру. Остров напоминал пороховую бочку, любой искры достало бы для ужасающего взрыва, и Игнасио счел, что разумнее всего удалить сына от неминуемой войны.

Чикита подарила будущему светилу медицины музыкальную шкатулку, чтобы не так скучал по дому, и советовала не влюбляться во француженок, какими бы смазливыми ни были, потому как они не имеют привычки часто мыться. В мемуарах она подчеркивала, что именно с этим братом ощущала особое родство. В детстве он, конечно, вел себя как дикарь, но отроком полюбил книги и знания, и это их сблизило.

Перед тем как Хувеналь поднялся на борт, мать взяла с него страшную клятву послать телеграмму домой, как только его нога ступит на французскую землю. Он так и сделал, только вот Сирения уже не смогла ее прочесть, потому через пять дней после его отъезда подавилась, обедая рисом с курицей. Куриная кость застряла в пищеводе, и ни один врач не смог ее извлечь. Чикита уделяла две или три страницы описанию материнской агонии, ужасающе медленной и мучительной. Умирающая не могла говорить и общалась с близкими посредством записок в тетрадке. Последнее послание, которое она уже почти без сил нацарапала перед кончиной, предназначалось старшей дочери и гласило: «Косточки жуть как коварны! Никогда не вздумай их обсасывать!»

Третьим покинул дом Кресенсиано. Все сходились на том, что из мужчин семьи Сенда он самый красивый, но и самый тупой. Еле-еле сумел кончить начальную школу. Болван болваном. Даже Сирения, не склонная видеть недостатки детей, говаривала, мол, если Кресенсиано ненароком споткнется, идучи по пастбищу, и упадет на четвереньки, то так и останется щипать травку и ржать до конца своих дней. Зато его приглашали на все вечеринки. Женщины на него надышаться не могли. Так и таяли, когда он танцевал дансон или играл в бейсбол за «Матансас-клуб».

В семье вздохнули с облегчением, узнав, что некая богатая вдова из Карденаса влюбилась в него по уши. Кресенсиано-то привык к легким победам, порхал с цветка на цветок и упивался нектаром то тут, то там. Он думал, что и вдову охмурит в два счета. Но та, хоть и пускала по нему слюнки, не далась и объявила, что он ей интересен не как любовник, а как муж, а до свадьбы он «у этой сигары и кончика не отрежет».

Игнасио советовал сыну сделать вдове предложение. Она, конечно, вдвое старше, зато может обеспечить безбедное и беззаботное будущее, а по нашим временам кочевряжиться не стоит. Молодой человек сомневался, позволены ли такие шаги, когда семья еще носит траур по Сирении, но отец уверил, что покойница первой одобрила бы его решение.

— Женись быстренько, покуда эта несчастная не одумалась, — уговаривал он.

Вдова не успела одуматься: услышав слова «руку и сердце», она в мгновение ока устроила свадьбу и, как только падре Сирило благословил молодых, укатила с Кресенсиано в Карденас, где у нее был городской дом, поместье и фабрика по производству известки.

Глава заканчивалась на том, что, проводив молодоженов, доктор возвращался домой и говорил Чиките, как он счастлив, что женил одного близнеца и отправил в Сорбонну второго, подальше от размолвок между креолами и испанцами. Непристроенным оставался только Румальдо. «Вот бы и на него нашлась вдовушка», — вздыхал он. Дальше шло краткое пояснение: Румальдо, даром что смышленый и острый на язык, не имел охоты корпеть над книгами и постигать право, как того хотел Игнасио, и вообще убиваться на любой работе. Этот хлыщ любил модно одеваться, вкусно есть,