— О, не стоит так трудиться из-за меня, — сказал О’Грабили. — Я, если честно, уже и так опаздываю.

— Ла, ла, ла, ла, ла. — Монотонные звуки, доносившиеся из свертка, стали еще громче. «Неужели никто больше этого не замечает?» — недоумевал Джо.

— Опаздываешь? — Рэндальф сочувственно поцокал языком. — Но скажи, что ты делаешь здесь, так далеко от Гоблинтауна?

— Ла-ла-ла…

— Я тоже выполнял одно важное поручение Рогатого Барона, — сказал О’Грабили, подхватывая свой уже несколько обтрепавшийся «музыкальный» сверток. — Уж он и заставил меня побегать! Я просто все углы на свете обшарил! — Торговец вздохнул и прибавил сердито: — А все из-за баронессы…

— Из-за Ингрид? — переспросил Рэндальф.

— Насколько я знаю, у Рогатого Барона только одна жена! — раздраженно сказал О’Грабили. — И ей во что бы то ни стало потребовались на окна поющие шторы! Я, например, о таких даже не слышал, но она честью клялась, что видела их в МОЕМ каталоге. А уже если Ингрид чего захочет, она это получит, будьте уверены! — Рэндальф понимающе покивал. — В общем, где я только ни бывал, но, к счастью, у меня имеются кое-какие связи… — И О’Грабили задумчиво почесал кончик носа. — В общем, мне удалось достать некую волшебную ткань… В высшей степени редкая пещь, смею заверить! И теперь я спешу в Гоблинтаун, чтобы мне поскорее сшили занавески для баронессы.

— Ла, ла, ла…

— И это ты называешь пением? — спросила Вероника. — По-моему, больше похоже на грустное мычание теленка…

— Заткнись, Вероника! — велел Рэндальф и повернулся к О’Грабили. — Кралли, дорогой, я уверен: Ингрид занавеси очень понравятся!

— Надеюсь, — пробормотал тот и поспешно раскланялся. — Я очень на это надеюсь!

Местность вокруг становилась все более каменистой и бесплодной: они приближались к Людоедским Холмам. Колючие кустарники сменились кочками жесткой колючей травы и низенькими суккулентами с толстыми листьями, перед которыми Норберту было явно не устоять.

— М-м-м, — причмокивал он, — а вот и еще один, — и резко наклонялся, чтобы сорвать очередной сочный росток и отправить его в рот. При этом он не обращал ни малейшего внимания на отчаянные крики «седоков». Каждый раз, как он наклонялся, Вероника, хлопая крыльями, взлетала в воздух, а Джо изо всех сил прижимал к себе Генри, чтобы тот не грохнулся на землю.

— До чего же я проголодался! — бормотал Норберт, брызгая слюной.

— Норберт, немедленно прекрати жрать траву! — резким тоном велел ему Рэндальф. — Ты же нас уронишь!

— Прости, господин мой, — чавкая, извинился Норберт, — но я, наверное, сто лет мармеладной травы не ел! Я уж и вкус ее забывать стал, а ведь я ее так люблю!

— Ну, по-моему, ты уже достаточно ею полакомился, — сказал Рэндальф. — Знаю я тебя! Вечно ты остановиться не в силах, особенно если любимое кушанье увидишь. Смотри, в розового смердуна не превратись!

— Хорошо, я больше не буду, — пообещал Норберт. — Прости, господин мой.

— Прощаю. А теперь — вперед!

И они снова двинулись вперед. Округлые Людоедские Холмы стали видны теперь совершенно отчетливо.

— Людоеды должны быть уже где-то поблизости. Внимательнее смотрите вокруг: ищите овец, выжатых как лимон, — предупредил своих спутников Рэндальф.

Джо вытаращил глаза: «Интересно, что значит „овца, выжатая как лимон“?» — думал он и нечаянно произнес это вслух.

— Именно то самое и значит, — мрачно откликнулась Вероника.

— Хм? — Джо не знал, что ответить. — Видишь ли, я пока вообще ни одной овцы не видел, ни выжатой, ни обычной. По-моему, тут, кроме скал да камней, ничего и нет.

— А ты смотри внимательней, — повторил Рэндальф. — И ты, Вероника, не отвлекайся.

— Ну, если ты настаиваешь… — пожала плечами Вероника. — Хотя местность действительно ужасная: сушь, пыль… Настоящая пустыня! И какой псих захочет жить в таком месте?

— Вот я, например, как раз здесь и жил! — сказал Норберт с улыбкой. — И мне здесь очень даже нравится: здесь пахнет домом!

— Да, Норберт, чем-то здесь, безусловно, пахнет! Особенно если ты готов камень считать подушкой, а яму в песке — постелью, — съехидничала Вероника.

— Постель в песчаной яме? — не понял Норберт. — По это же настоящая роскошь! И мне, и всем моим двадцати братьям приходилось и на острых камнях гнать. А за каменную подушку мы тогда все на свете отдали бы! Пучок колючей травы — вот что нам заменяло подушку! А если кому-то среди ночи требовалось — до ветру…

— Все, Норберт, достаточно воспоминаний, — остановил его Рэндальф, — Лучше высматривай овец.

— Вон там одна! — возбужденно вскричал Джо, указывая вперед. — Вон! Смотрите!

— Ты уверен, что это не камень? — спросил Рэндальф.

— Она движется, — сказал Джо.

— Да, верно, — согласился Рэндальф. — Быстрее. Норберт.

Вблизи стало ясно, что это действительно овца, и вид она имеет совершенно несчастный. Овца, как ненормальная, упорно ходила по кругу, и шерсть у нее на плечах и на крупе сбилась в странные пучки, а на спине — будто прилипла и лежала совершенно плоско, Больше всего формой своей овца походила на спортивную гантель — только с ногами и покрытую шерстью. Заметив Норберта, решительно топавшего прямо к ней, она пронзительно заблеяла и мгновенно исчезла в клубах пыли за ближайшим холмом.

— Эта овца определенно была выжата! — заявил Рэндальф. — За ней!

Норберт развил бешеную скорость, но перепуганная овца сумела от них уйти. Вскоре Вероника высмотрела еще двух таких же овец с перекрученной шерстью, пугливых, дрожащих, с диким выражением глаз.

— Вот вам свежевыжатые овечки! — воскликнула Вероника, хлопая крыльями.

— Молодец! — похвалил ее Рэндальф. — Если мы потихоньку-т последуем за ними, они, скорее всего, приведут нас к тому, кто это сделал — то есть к самому Энгельберту Необъятному!

Джо нервно сглотнул слюну и тихо признался:

— Я что-то немного нервничаю.

— Ну-ну, Джо, малыш, — Рэндальф старался успокоить его, точно младенца, — не надо бояться! Ты вспомни: у тебя ведь есть Трезубец Хитрости! О, этот наводящий ужас Трезубец! И еще — Боевой Колпак Сарказма. Ты даже не представляешь себе, как он может сбить врага с толку! Нам ведь всего и нужно — показать негодяю Энгельберту, кто здесь хозяин. А кто у нас здесь хозяин, Джо? Кто хозяин?

— Я? — неуверенно спросил Джо, И повторил: — Я!

Норберт упорно шел по овечьему следу. Спускаясь и поднимаясь по каменистым склонам холмов, он все глубже уходил в страну людоедов, Время от времени им встречались пещеры, из их разверстых входов доносился храп и сонное бормотание людоедов.