Краски неба указывали, что дело идет к вечеру, а там и Ночь близится. Куда делся отважный Салах? Не в ее характере бросить начатое на самом интересном месте. Может, понадеялась, что старуха-таможенница смогла его отпустить? А может?..

Догадка, простая и страшная, шарахнула так, что Тимур бросился бежать не раздумывая, правильно ли он поступает или лучше поберечь шкуру. Он не помнил дороги, надеясь, что интуиция выведет.

Маяком служила кованая вывеска.

Сбавив темп, Тимур огляделся, повторяя манеру Йежи и Машки, но подозрительного не заметил, или не смог, а потому выбрал оружие главного калибра – внезапность. Тишайше подобраться, и… Дальше он просто не представлял, что будет делать. Застегнул шлем и прокрался к ближнему окну, покрытому слоем коричневой краски, на каждом шагу проклиная скрип новеньких сапог.

Отбитое стекло показало, что его ждет. В логове по-прежнему было сумрачно, пространство цеха разграничивали металлические стойки в стиле «северный модерн», с завитушками и лепестками. На них опирались металлические балки с кронштейнами. Средства для подъема тяжестей не пустовали, а поддерживали коконы из черной резины. Каждый болтался на цепях, как в люльке. С одних капала мутная жижа, другие сонно покачивались.

Стая глаб сбилась в плотную кучу, сверкая голыми задами. Под общий труд напевалась песенка, вернее, хоровой мотивчик без слов, какое-то эстрадное старье про миллион алых роз. Что интересно: все шестоколы были мирно собраны в пирамидку.

Заскрежетала цепь, поднялось голое тельце с задранными на кандалах руками. Жертва была худощава, выпирающие бедра и острые грудки казались игрушечными, черные пряди криво остриженных волос торчали иглами.

Тимур бешено сжал кулаки: все-таки опоздал, глабы нашли ее и отомстили. Пока примерял проклятую форму, Машку оглушили, притащили сюда и уже разделали: по тельцу бежали тонкие кровавые ручейки.

Бегемотицы выстроились в хоровод и затянули новогоднюю «елочку», которую Тимур люто возненавидел. Руководила все та же тетка, как жезлом размахивая шестоколом.

Что из оружия у него? Шокер с парой зарядов. Для отчаянной мести слишком мало. Тимур оглянулся, ища что-нибудь подходящее. Под ногами нашлась ржавая крышка от варочного чана – вполне сойдет за щит, а на меч смахивал железный лом с расплющенным цевьем. Снаряжение тяжеловато, но махать можно, а для предстоящего боя, короткого и бессмысленного, большего и не надо. Отомстить не за Машку, а за себя. И пусть, как у них тут говорится, его «отпустят», но он размозжит парочку голов за то, что жизнь его пошла прахом, за все страхи и унижения, которые он испытал. На душе стало легко и празднично, так что будь что будет. Он перестал бояться, словно уже умер.

Стая как раз выстроилась рядком – для внезапного нападения лучше не придумаешь. Подняв лом, как карающий меч, Тимур бросился с воплем Ахилла, штурмующего Трою.

Глабы повернулись на крик: прямо на них несся пришлец лютый, с перекошенным лицом и железной дубиной, которой нещадно колотил в громадную крышку.

Пока глабы придут в себя, пока кинутся к шестоколам, будет несколько секунд, чтобы нанести максимальный урон. Потом неминуемо придется отступать, они загонят в угол и разделают подчистую. Сдаваться и висеть живым на цепях не будет. Каким бы коротким ни вышел последний бой, жирные запомнят его надолго, в страшных легендах будут передавать и худеть от ужаса. Так он решил, так и будет.

Тетки стояли как вкопанные, выпучив желтые глаза. Противник Тимура, видимо, испытал глубочайший шок.

Лом раскручивался для героического удара, как вдруг стадо слоноподобных рухнуло на колени и припало к земле, ну не дать не взять – крепостные перед грозным барином, а будут их карать или миловать – на то воля барская, все готовы снести с покорностью. Враг сдался, только холмы задниц торчат.

Кое-как совладав с разгоном, Тимур затормозил перед этой композицией. И растерялся. Он готовился к отчаянной, но заведомо обреченной на поражение битве, крошеву и месиву, которые только и может наделать полный неумеха, а тут вдруг противник подставляет голые спины: бей, сколько хочешь. Гнев, подогретый отчаянием, испарился: ведь Тимур ждал не победы, а мечтал отвести душу. Но разве годятся для этого беззащитные тетки?

Еще не веря, что так просто закончилось, Тимур покрутил ломом, ставшим неуклюжим, хлопнул о щит и рявкнул:

– Кто старший? Выходи!

Глабы уперлись лбами в пол и нестройным хором прогундосили:

– Пришлец лютый, помилуй нас…

– Я сказал: старший ко мне! Всех отпущу, вашу мать!

В поле голых задов заколыхалось и, распихав товарок, к ногам Тимура подползла самая выдающаяся спина. Не смея поднять взора, тетушка жалобно попросила:

– Я вожу, пришлец, помилуй нас.

– Как звать?

– Матильд… – Она приподняла лоб, обнаружив желтки глаз, и снова бухнулась.

Тимур собрался отвесить пинок или рявкнуть что-то грозное и страшное, но не смог, потому что готовился умирать, а не вести переговоры. И как теперь поступить, совершенно не ясно: Машка наверняка мертва, тело ее можно снять, но что с ним делать дальше? Закопать где-нибудь поблизости или приволочь в город? И что он там расскажет? Если дослушают до конца, то два варианта: или сразу отвезут в психушку, или сначала посадят лет на десять. Ах, ты, да ведь выхода из Треугольника нет, так что и тащить некуда.

Молчание затягивалось. Глабы начали осторожно приподнимать головы.

– Лежать! – грозным воплем под грохот лома о крышку навел жесткий порядок Тимур.

– Пришлец лютый, помилуй…

– Матильд, кто на цепях?

– Так ведь пришлец свежий, – с некоторым удивлением ответила вождиха.

Радостная надежда звякнула в серебристый колокольчик.

– Снять быстро!

Глабы повиновались с охотой и удовольствием. Цепь поехала, обнаженное тельце скользнуло листиком, его освободили от кандалов и поднесли грозному захватчику.

Девица оказалась симпатична, вполне во вкусе Тимура: и челка такая игривая, и цветом шатенка, и все у нее на месте. Вот только не Машка.

Напряжение спало, вместо пьянящего чувства победы Тимур ощутил глухую усталость. Он совершенно запутался. Думал, что идет на смерть ради любимой девушки, можно сказать, первый и последний раз в жизни хотел совершить красивый поступок бесплатно, нет, ценой собственной жизни, а закончилось это все полной ерундой. Незнакомая девица, к тому же не мертва, а мирно спит, дышит ровно и глубоко. Ее не убили, а усыпили. И кровь на ней – потеки бурой ржавчины.

– Что прикажешь, пришлец? – встревожилась Матильд.

Неопределенно махнув ломом, дескать, уберите с глаз долой, Тимур вдруг понял, что не испытывает естественного желания овладеть молодым женским телом, но списал это на нервотрепку.