Но все мы прекрасно знали, что учительница никогда ничего не забывает.

— У неё железная память, — часто говорит Лассе.

Вечером мы, по обыкновению, играли на дороге в лапту. Изо рта Улле болталась длинная чёрная нитка. Так смешно: бежит, а за ним нитка тянется. Когда Улле забывал про зуб, он начинал весело смеяться, потом вдруг мрачнел, испуганно дёргал за нитку и вздыхал.

— Смотри, уже семь часов, а твой зуб всё ещё на месте, — сказал Лассе. — Давай раскалим прут!

Боссе заглянул Улле в рот и сказал:

— Да он у тебя еле держится!

Улле вздрогнул — еле не еле, а всё равно страшно.

— Ну что вы ко мне пристали? — рассердился он. — Это мой зуб, а не ваш!

— Конечно, твой. Вот и скажи, когда ты его выдернешь, — вмешалась Бритта.

Улле подёргал за нитку и ответил:

— Может быть, завтра утром! — и побежал, бедняга, домой.

Лассе сказал:

— Мне его жалко. Но я знаю, как ему помочь. Когда он уснёт, я влезу к нему и выдерну ему этот зуб!

— Ничего у тебя не выйдет! — сказали мы.

— Ещё как выйдет! Зубной врач Ларс Эрикссон удаляет зубы под наркозом, — ответил он с важным видом.

Тогда мы сказали, что полезем вместе с ним и посмотрим, как он будет удалять зуб под наркозом.

Мы побежали в комнату к Лассе и Боссе и стали ждать. Нам было слышно всё, что делает Улле. Наконец Лассе крикнул:

— Улле, почему ты не ложишься?

— Ложись сам, если хочешь! — ответил Улле.

— А я уже лежу! — крикнул Лассе, и мы засмеялись, потому что он лежал на полу.

— Улле, ты спишь? — крикнул Боссе через несколько минут.

— Какой там спишь, вы же мне не даёте! — ответил Улле.

Значит, он уже в постели!

— Улле, погаси свет! — крикнул Лассе.

— Сам погаси свет! — крикнул Улле.

Лассе так и сделал. Теперь мы ждали в темноте. Вскоре Улле тоже погасил свет.

— Кажется, я сама сейчас усну! — сказала Анна и зевнула.

Вдруг мы услыхали, как Улле лезет по липе. Анна, Бритта и я спрятались в шкаф, а Лассе и Боссе легли, не раздеваясь, в постели и натянули одеяла до самого подбородка.

— Боссе, ты спишь? — Улле просунул голову в окно. — Слушай, я, может, завтра заболею и не пойду в школу. Вы меня не ждите.

— С чего это ты вдруг заболеешь? — спросил Лассе. — Ложись вовремя спать, и тебя никакая хворь не возьмёт!

— У меня живот болит, — сказал Улле и полез обратно.

Я уверена, что живот у него заболел от страха.

Мы ждали долго-долго и чуть не уснули сами.

— Ну, теперь-то он уже наверняка спит, — сказал Лассе и полез по липе.

— Улле, ты спишь? — спросил он шёпотом.

— Сплю, — ответил Улле.

Мы подождали ещё немного. В конце концов Лассе заявил, что если Улле так и не уснул, значит, он по-настоящему болен и надо бежать за доктором. Мы тихонько полезли вслед за Лассе. У него был с собой фонарик. Он зажёг его, и мы увидели, что Улле спит, а изо рта у него висит нитка. Мне стало так жутко, точно это мне собирались выдернуть зуб.

Лассе взялся за нитку и сказал:

Раз, два, три —

Курок возводи!

Четыре, пять —

Пора стрелять!

При слове «стрелять» Лассе дёрнул нитку, и мы увидели, что на ней болтается зуб. Улле даже не проснулся. Он только пробормотал во сне:

— Ой, как у меня болит живот!

Боссе хотел разбудить его, но не смог. Лассе сказал, что так даже лучше: пусть Улле думает, будто зуб ему вырвало привидение. А нитку с зубом он привязал к лампе.

Утром Улле был здоровёхонек. Он стоял возле своей калитки и, как обычно, ждал нас. И улыбался во весь рот, чтобы мы сразу увидели у него во рту дырку.

— Это ты сделал? — спросил он у Лассе.

И мы рассказали Улле, как Лассе ночью вырвал ему зуб. Улле ужасно смеялся, когда узнал, что он во сне разговаривал. Всю дорогу он весело подпрыгивал и поддавал ногой камешки, которые попадались ему на пути.

— Оказывается, вырывать зубы совсем не больно! — сказал он.

— Конечно, если под наркозом! — сказал Лассе.

И мы решили теперь всегда вырывать друг другу зубы во сне. Разумеется, только молочные.

В школе Улле подошёл к учительнице и сказал:

— Смотрите, я вырвал зуб!

— И вовсе не ты, а я! — проворчал Лассе, но учительница этого не слыхала.

У нас с Анной есть одно местечко за прачечной, где распускаются самые первые фиалки. И ещё у нас есть местечко, где цветёт первый гусиный лук. А подснежников всюду столько, что даже в глазах рябит. Мы собираем букеты из подснежников, гусиного лука и фиалок. Стоит поднести такой букет к носу — и сразу станет ясно, что наступила весна, даже если у тебя закрыты глаза, и ты ничего не видишь.

У нас с Анной много любимых местечек, где весной особенно хорошо. Одно из них в глубоком овраге. Мы даже притащили туда два деревянных ящика. На дне оврага журчит ручей, но там, где мы играем, почти сухо. Кругом растёт густая черёмуха, и нам кажется, будто мы сидим в зелёном зале.

А вот Бритта этого не понимает. Однажды, когда мы с Анной сидели в овраге, к нам пришла Бритта. Она просунула голову в кусты и спросила нас:

— Что вы тут делаете?

Мы с Анной переглянулись.

— А мы и сами не знаем, что мы делаем, — сказала я.

Потому, что мы действительно этого не знали. Бритта сказала, что раз люди не знают, что они делают, значит, они не делают ничего и будет лучше, если они найдут себе какое-нибудь занятие. Но мы с Анной всё равно остались в овраге.

Вокруг нас рос златоцвет. И я вдруг сказала Анне, что меня зовут принцесса Златоцветка.

— А меня зовут принцесса Первоцветка, — сказала Анна.

— Это мой Зелёный дворец! — сказала я.

— Нет, это мой дворец! — возразила Анна.

Мы чуть не поссорились из-за дворца, но потом придумали, что принцессы Златоцветка и Первоцветка — близнецы и живут вместе в одном дворце.

— Ах, мой Зелёный дворец! Ах, мой журчащий ручей! — сказала Анна таким голосом, каким она всегда говорит, когда мы с ней в кого-нибудь играем.