Так сильно кружится голова.

Так немилосердно шатается мир, но этот мужчина не даст мне упасть. Не сегодня.

Он втягивает меня в игру, не оставляя ни капли инициативы: ведет и задет тон каждым движением языка и губ.

Мы смешиваемся дыханиями и мыслями, размениваем одно на двоих тепло и барабанную дробь вылетающих сердец.

Мне двадцать три, но именно сегодня — мой первый настоящий поцелуй.

Мы медленно отрываемся друг от друга, и Даня, как будто угадав мои мысли, берет меня за подбородок, не давая спрятать лицо. Он выглядит совсем взрослым, особенно когда мы стоим вот так близко, и он медленно поглаживает мою кожу большим пальцем той же руки, в которой держит сигарету. Это не жест неуверенного в себе школьника, и не ласка мальчишки, которому просто захотелось развлечься с девочкой постарше, чтобы записать в личный список еще один трофей. Это поведение мужчины, хоть еще и слишком юного.

— Я миллион раз представлял себе, как буду целовать тебя первый раз. Это были очень грязные фантазии. Колючка, но мне не за что стыдится. Но все же ни одна из них и близко не похожа на реальность.

Я не знаю, что ему сказать. Слов много и мало одновременно. Это как пытаться написать «Войну и Мир» на рисовом зернышке — особое мастерство, которым я совершенно не владею. Но мои пальцы еще крепче сжимают его плечи и, хоть самое время сбежать и напомнить обо всем, что нас разделяет, я прижимаюсь к нему еще сильнее.

— Мне нужно возвращаться в больницу, — шепотом говорю я, чтобы не слишком быстро распугивать мое персональное зимнее волшебство.

— Уже? — Ленский даже не пытается скрыть разочарование.

Делает последнюю затяжку и со словами «Тренер когда-нибудь убьет меня за эту дрянь», смотрит на часы. Его запястье так близко, что я вижу короткий волоски на тыльной стороне ладони. Совсем немного, ровно столько, чтобы рука не выглядела по-девичьи гладкой, хоть Дане это и так в любом случае не грозит.

Импульс сделать то, о чем я думала всякий раз, когда видела эти руки, слишком силен. Как цунами смывает мое терпение и здравомыслие, и я на выдохе притрагиваюсь губами к тыльной стороне ладони Ленского. Не целую, просто впитываю шершавость грубой кожи, и вздрагиваю, когда Даня в ответ проводить большим пальцем по моим губам, немного раздвигая их. Смотрит долго и пристально, и слишком вызывающе сглатывает в ответ на мою неумелую попытку оставить на его пальце еще один поцелуй.

Все его мысли написаны у него на лбу, все до единой.

Поэтому я вспыхиваю и начинаю дышать чаще, позволяя себе — только на секунду — пофантазировать, какое продолжение могло бы быть у этого поцелуя.

— Может быть… — начинает Даня, но звонок его телефона вторгается в наш разговор. Ленский смотрит на экран, хмурится и говорит: — Это мать.

Я понимающе киваю, и он быстро отходит, чтобы поговорить.

Что я делаю, господи? Чем думаю? О чем?

Пытаюсь поставить себя на место этой женщины, и рот наполняется горькой слюной. Вряд ли я бы хотела, чтобы мой восемнадцатилетний сын таскался с замужней женщиной на пять лет его старше, да еще и его же учительницей. Если бы мы жили в чуть менее цивилизованном обществе, меня бы точно побили камнями.

Я позвонил матери еще вчера вечером: сказал, что у меня появились дела и я до воскресенья побуду у дядьки, тем более, что на выходные как раз приехал Вовка, его сын, мой двоюродный брат и по совместительству, мой хороший друг. Хоть мы и видимся по чайной ложке в год. Вчера половину ночи просто курили, заливались кофе, как кроты, и говорили обо всем.

Нет ни единого повода, чтобы мать звонила мне в девятом часу вечера, но я стараюсь не думать обо всякой херне, которая могла случиться. Я не смогу бросить Колючку одну, если мать скажет, что я должен срочно приехать.

Но, кажется, все-таки придется, потому что в трубке ее совершенно разбитый голос. Она еще только спрашивает, как дела и все ли у меня хорошо, не надоедаю ли дяде, а я уже знаю, что, скорее всего, где-то появилась информация о новой любовнице моего отца. Вероятно, еще моложе предыдущей, с которой моя мать только-только смирилась.

Я люблю отца. Он — пример для подражания: человек, который сделал сам себя, взял в руки загнивающий бизнес своего отца и превратил его в утку, несущую золотые яйца. Сколько себя помню, всегда хотел быть достойным его похвалы, из шкуры лез, чтобы заслужить его одобрение. И до сих пор хочу. Но за то, как он обращается с матерью, мне все чаще хочется разъебашить ему рожу, сломать пару костей и отправить на больничную койку, чтобы подумал, какого хера он творит, и на кого разменивает женщину, которая отдала ему свою жизнь и никогда, ничего не попросила взамен.

Мать ни слова не говорит о любовнице, но это читается между строк, сквозит фальшивыми нотами в голосе. Хочется как-то приободрить ее, но тогда придется зацепить и все остальное. Поэтому мы просто обмениваемся парой наших обыденных фраз, я обещаю быть аккуратным, вежливым, и не беспокоить хозяев, желаем друг другу спокойной ночи и разъединяемся.

Когда поворачиваюсь — Варя стоит на том же месте и смотрит на реку.

Такая… немного потерянная что ли.

Пока целовал ее, только и думал, что сдурею, что у меня тормоза слетят, катушки перегорят и вообще случится апокалипсис терпения. Потому и обнял ее только одной рукой — боялся, что раздавлю.

А теперь хочется просто постоять рядом. Послать ей какой-то сигнал, что я, хоть и малолетка в ее глазах, ни хрена не на один раз.

Подхожу к ней сзади, обнимаю двумя руками за талию и немного устало роняю лоб на плечо. Она вздрагивает, но и сама прижимается в ответ, накрывая мои ладони своими.

— У тебя руки очень холодные, — шепчет немного испугано.

— Все нормально, Колючка, я морозоустойчивый.

Я отвожу ее в больницу, и на прощанье говорю, что буду слать ей сообщения.

Надеюсь, достаточно пошлые, чтобы ночью она думала только обо мне.

Не успеваю переступить порог больницы, как телефон в кармане энергично вибрирует входящим звонком. Хватаю его так быстро, словно я — влюбленная по уши фанатка, ждущая звонок от своего кумира. Но это не Ленский, это — моя мама. Вспоминаю его разговор и вот теперь свой, и с улыбкой отмечаю, что сегодня сегодняшний вечер явно проходит под девизом «мамы бдят!» и отвечаю:

— Привет, мам, я уже в больнице, сейчас иду к тебе. Все хорошо?

— Да, с Дениской все хорошо. Муж твой звонил.

Я вздрагиваю, как будто мне нож засадили между лопатками.

Мама ходит по коридору в наспех накинутом на плечи халате, замечает меня и быстро идет навстречу. Берет меня за руки, заглядывает в лицо так пристально, будто подозревает во мне подсунутый пришельцами клон е настоящей дочери. Тут и без всяких телепатических способностей ясно, что разговор с Петей был не из приятных.