– Это уже слишком! – воскликнул я. – Вы оставили работу детектива, чтобы читать чужие мысли?

– Мои глаза – единственный инструмент, который требуется мне, чтобы проникнуть в мысли другого человека. Я вижу, я наблюдаю. Например, сейчас для меня совершенно очевидна ваша нескрываемая досада по поводу того, что я, возможно, уже приступил к расследованию. Как это похоже на прежнего Уотсона! Во-первых, я заметил уголок письма, торчащего из вашего кармана, куда вы засунули его в спешке. Во-вторых, я вижу, что оно написано мужской рукой. Не думаю, что сильно рисковал, сказав, что это послание от знакомого, который прибег к вашей помощи, чтобы поручить мне расследование какой-то загадочной истории. Надеюсь, конверт у вас с собой?

– Конечно. Когда вы объясняете, все кажется таким простым.

– Каждая загадка выглядит тривиальной, после того как вам все разжуют, – поморщился он, немного уязвленный, и некоторое время молча изучал письмо. – Интересный почерк, – наконец заключил Холмс. – У вашего корреспондента слабое здоровье.

– Похоже, так оно и есть, – согласился я. – Однако, насколько мне помнится, в молодости Энгус Моулсворт был крепким и бодрым малым.

– Tempus edax rerum[21], Уотсон. Автор письма явно нездоров, однако настаивает на том, чтобы самому писать письма. Это указывает на силу характера – или же на недоверие к тем, кто рядом ним. Тем не менее в доме есть человек, которому он доверяет несколько больше, чем другим.

– Откуда такая уверенность?

– Конверт, Уотсон. Он надписан другой рукой. Очевидно, автор письма доверил другому лицу написать адрес и, вероятно, даже отправить его cri du cœur[22].

Я был рад, что письмо явно возбудило ненасытное любопытство Холмса, потому что мне не терпелось отправиться в дорогу. На самом деле я так сильно спешил, что совсем забыл занести пациенту, страдающему конъюнктивитом, пипетку для глазных капель.

Справочник «Брэдшо», верный помощник Холмса, проинформировал нас, что ближайший поезд до Винчестера отправится в десять тридцать, так что мы едва успели отослать Моулсворту телеграмму, извещающую о нашем прибытии, прежде чем отправились на вокзал. Уже через два часа мы сходили с поезда в древнем городе, бывшем некогда столицей Англии.

Экипаж доставил нас к дверям Эберфелди, величественного особняка, окруженного обширной усадьбой. В сопровождении открывшей дверь служанки мы проследовали в просторный кабинет, где ожидал круглолицый молодой блондин, представившийся Мэтью Кранмером, секретарем. Очевидно, частная практика Моулсворта приносила больше доходов, чем я себе представлял. Однако меня несколько удивило, что нас встречает не сам хозяин особняка.

– В последние месяцы доктор Моулсворт был прикован к постели, – объяснил Кранмер.

– И чем же он болен? – спросил я.

Секретарь нахмурился:

– Скоро здесь будет доктор Синотт. Полагаю, вам лучше дождаться его приезда. Уверен, он с удовольствием ответит на любой вопрос, касающийся состояния доктора Моулсворта.

– Разве Моулсворт сам не доктор медицины? – удивился Холмс.

– Врач не способен поставить себе диагноз, – огрызнулся Кранмер. – Сомневаюсь, что у него даже хватит сил поговорить с вами, мистер Холмс. Однако он ждал вашего приезда с тех самых пор, как написал доктору Уотсону. Следуйте за мной, джентльмены. Я провожу вас в комнату доктора Моулсворта.

Меня озадачило явное нежелание Кранмера помогать нам. Что это – попытка ставить препоны расследованию или стремление защитить патрона от чужого любопытства? Правда, молодой человек не прятал глаз, взгляд его был прямым и открытым, не бегал по сторонам, но само по себе это вряд ли могло служить убедительным доказательством его честности.

Когда мы оказались в спальне, посреди которой сидел на кровати обложенный подушками хозяин усадьбы Аберфелди, я испытал потрясение. Людям свойственно заблуждаться, полагая, что уж их-то никак не коснулось быстротечное время, и только встреча с теми, кого не видел давно, рассеивает эту утешительную иллюзию. При виде обращенного ко мне исхудавшего, опустошенного лица сердце мое похолодело, ибо при нашей последней встрече оно излучало здоровье полнокровной молодости.

Поначалу Энгус Моулсворт безучастно встретил наше появление, но затем в глазах его мелькнул проблеск узнавания.

– Уотсон, старый дружище! – выдохнул он. – Прошу, позвольте мне сохранить остатки достоинства и избавьте от уверений, будто я хорошо выгляжу. Уж мне-то известно, что выгляжу я полной развалиной.

– Годы не щадят никого, Моулсворт, – уклончиво ответил я. – Как видите, я порядком раздался. А Каспер Холланд, с которым мне довелось столкнуться в прошлом месяце, лишился всех своих волос.

– Каспер лысый? Боже правый!

Однако ради блага Моулсворта я не желал тратить время на пустую болтовню.

– Энгус, – сказал я, впервые обращаясь к нему по имени, – это мистер Шерлок Холмс.

– Конечно, – прохрипел Моулсворт, протягивая сыщику костлявую руку. – Кто же еще это может быть? Надеюсь, мистер Холмс, Уотсон не преувеличил ваши дарования в своих историях. Он всегда был склонен присочинять.

– У нашего славного доктора есть ужасная привычка идеализировать мои скромные логические упражнения, но основные факты неизменно точны.

Моулсворт слабо улыбнулся:

– Пожалуйста, садитесь. – Он повернулся к секретарю: – Мэтью, может, вы спуститесь вниз и подождете доктора Синотта?

Молодой человек сказал, что предпочел бы остаться, но Моулсворт ясно дал ему понять, что желает говорить с нами наедине.

– Он хороший мальчик, – произнес больной, после того как Кранмер нехотя удалился, – и страшно старается меня защитить.

– Это он надписывал конверт? – осведомился Холмс.

– Да. Я предпочел бы написать адрес сам, но был слишком утомлен, когда закончил письмо. Отец Мэтью, Роберт Кранмер, с детства был моим лучшим другом. Когда он умер, я принял на себя заботы о его единственном сыне. Впрочем, возможно, я действовал из чисто эгоистических побуждений, ведь у меня нет своей семьи.

– Доктор Моулсворт, вы писали, что желаете, чтобы я расследовал дело об убийстве. Кто же был убит?

– Я, мистер Холмс.

На выразительном лице моего спутника отразилось сочувствие, к которому, боюсь, примешивался азарт от предвкушения нового сложного расследования.

– Как видите, я умираю, – продолжил Моулсворт.

Я попытался возразить, но он поднял руку, призывая меня к молчанию:

– Пожалуйста, Уотсон. У меня нет сил спорить. Некто желающий моей смерти позаботился о том, чтобы я закончил свою жизнь самым мучительным образом. Мистер Холмс, на туалетном столике лежит письмо. Пожалуйста, прочтите его.