В семь часов утра явилась горничная, она несла кувшин с водой и чашу для утреннего омовения. Мне было тяжело смотреть, как давний приятель, мужчина моих лет, с трудом справляется с таким простым делом, как умывание, но Моулсворт не хотел даже слышать о помощи, и я понял, что принять ее значило бы признать поражение и смириться с тем, что он на самом деле умирает.

Через час вошел Мэтью Кранмер с завтраком на подносе. Я попробовал каждое блюдо и объявил, что их можно есть без опаски, но у Моулсворта почти не было аппетита, и дальше пары кусочков яичницы-болтуньи дело не пошло. Несколько часов я читал ему вслух. Не могу сказать, сколько из прочитанного он воспринял. Признаюсь, сейчас я и сам не смогу припомнить ни книгу, ни ее автора.

За четверть часа до обеда, как и обещал, заехал доктор Синотт, и его провели в спальню. Я пристально следил за тем, как он осматривает больного, надеясь, что в отсутствие моего друга и впрямь способен быть его глазами. Но сколько ни старался, я не смог усмотреть чего-либо странного в назначенном больному лечении. Сомневаюсь, что мог бы сделать для Моулсворта больше. В конце концов Синотт уехал, не совершив чуда, но, насколько я мог судить, и не сделав ничего такого, что ухудшило бы состояние пациента.

Моулсворт едва дотронулся до маленького сэндвича, который подали ему на обед, а я не получил особого удовольствия от съеденных мною кушаний.

Время тянулось столь же изматывающе медленно, как в полевом армейском госпитале в Афганистане. Правда, тогда я был пациентом, а теперь сделался наблюдателем. Но если те мои раны врачевал медик, который в этом преуспел до некоторой степени, то ныне бороться за жизнь Энгуса Моулсворта приходилось сыщику. И я знал, что Холмс узрит истину там, где остальные видят только хаос. Если кто и способен найти разгадку ужасного недуга, так это Шерлок Холмс.

Размышляя об этом, я, должно быть, закрыл глаза, поскольку следующее, что я помню: меня трясут за плечо, чтобы разбудить. Рука моя невольно потянулась к армейскому револьверу, сохранившемуся со времен военной службы, прежде чем я понял, кто меня разбудил.

– Холмс! Когда вы приехали?

– Уже довольно давно. У нашего клиента достаточно обширная медицинская библиотека. Я погрузился в ее изучение, но особого успеха не достиг. Даже статья Чэня в «Ланцете» не дала мне ключа к разгадке.

– Вы нашли Чэня?

– Да. В Камберуэлле, в домике, окруженном маленьким садом, где растут одни рододендроны. Во многом он оказался таким, как его описал Моулсворт: вежливый, но вызывающе-дерзкий, облаченный в балахон столь яркий, что я устыдился моего одеяния мышиного цвета. Однако наш клиент упустил одну значительную деталь.

– Какую же?

– Чэнь полон злобы, мой друг. Этот человек буквально источает зло, как запах. Оно окружает его. В его присутствии быстро начинаешь задыхаться.

– Довольно странно слышать подобное из ваших уст, Холмс, – заметил я.

– Конечно, это описание не совсем научно, но если зло нельзя зафиксировать и измерить, это не значит, что его нет. В дверях меня встретил слуга-индиец, чудовищно высокий, с отвратительным шрамом, который тянется ото лба к скуле ниже левого глаза. После этого визита я заглянул к Лестрейду, и он сообщил мне, что под это описание подходит некий Рам Сингх, прежде состоявший в банде Спенсера Джона и очень ловко орудующий ножом. Профессор водит знакомство с милыми людьми! Без сомнения, они являют собой довольно странное дополнение к его соседям, ведущим вполне обыденную тихую жизнь. Чэнь принял меня в гостиной, которая выглядела столь же неуместной в Камберуэлле, как драгоценный камень в оправе из латуни. Он сделал максимум возможного, чтобы ни одна мелочь не напоминала ему о европейской жизни. На полу, устланном дорогим персидским ковром, разбросаны разноцветные подушки, шелковые экраны скрывают стены, а традиционный светильник заменен бумажным фонарем.

Мои ноздри сразу же наполнил резкий, противный запах, исходивший, как я определил, из маленькой чашки на низком столе рядом с хозяином.

«Сам я предпочитаю сидеть на подушках, когда пью чай, – любезно объяснил он, – но знаю, что вы можете счесть такое положение недостойным. Позвольте предложить вам чашку?»

«Нет, спасибо, – поблагодарил я. – Мне так и не удалось свыкнуться со вкусом зеленого чая за время путешествия в Тибет. Вы, без сомнения, знаете, что употребление его в больших количествах вызывает галлюцинации?»

«Естественно. Простите меня, но вы ведь не для того явились в мой скромный дом, чтобы предупредить меня об опасностях потребления чая?»

«Я желаю поговорить с вами об Энгусе Моулсворте, – объявил я. – Он при смерти».

«Я слышал об этом», – ответил он невозмутимо.

«Правда? И от кого же, позвольте спросить?»

«Британские врачи падки до сплетен не меньше деревенских старушек. Сомневаюсь, что хоть один медик на юге Англии не знает о его недуге».

«Он убежден, что вы его отравили».

«В самом деле? Забавно. И вполне объяснимо. В конце концов, я же угрожал ему смертью».

«Значит, вы признаете свою вину?»

«Я ничего не признаю».

Неподвижные, как маска, восточные черты на миг дрогнули, и я вообразил, что смог вызвать отблеск удовольствия в его глазах, но не поручусь за это. Как и говорил наш клиент, глаза китайца черны как чернила и в них невозможно что-то прочесть. Любопытно, не является ли он последователем Франца Месмера?[26]Это объяснило бы впечатление, которое он произвел на Моулсворта в Кёльне.

«Если он умирает, – продолжал Чэнь, – значит, так тому и быть. Попробуйте отыскать доказательства моей вины. Вы детектив. Я много читал о ваших триумфах. Вы мыслите почти как китаец».

«Лестный комплимент».

«Простите за это недостойное проявление гордыни, но, прочитав о вашем чудесном возвращении к жизни, я стал надеяться, что доктор Моулсворт попросит вас о помощи».

«Почему же, позвольте узнать?» – спросил я.

«Вы знамениты в этой стране благодаря своей наблюдательности. Вы умеете использовать глаза по назначению. Глаза важны для вас».

«Вы правы. И мне нередко удавалось отправлять виновных на виселицу».

«Значит, вы надеетесь увидеть меня болтающимся на виселице? Должно быть, вы придерживаетесь мнения, растиражированного вашей дешевой беллетристикой, что китайцы – хитрая раса, состоящая из одних воров, убийц и курильщиков опиума?»

«Конечно нет, профессор. Будь у нас время, я поведал бы вам детали одного из моих ранних расследований, в ходе которого мне удалось опровергнуть подобное предубеждение. Но, боюсь, каждый час, который я провожу вдали от доктора Моулсворта, его жизнь подвергается опасности».