в барак, где сотрудники НКВД сверяли списки и оглашали приговор. Когда на улице начинало светать, двери барака открывались, и людей вели к одной из ям, где их выстраивали лицом ко рву. Кто-то из сотрудников шел и по очереди стрелял им в затылок. Те тихо сваливались в ров, а из барака выводили новую партию людей. И так до тех пор, пока четырехметровая яма не заполнялась трупами. И все это происходило под звуки вздрагивающих и тарахтящих грузовиков, в которых никогда не глушили мотор. Работающий двигатель отлично маскирует звук выстрелов.

Рекорд был поставлен в феврале 1937 года. В тот день было расстреляно более 500 человек. На полигоне скопилась целая очередь тарахтящих грузовиков, а работа была закончена только к середине дня. Расстрелять всех недолго, но ведь нужно было все по списку проверить, всех пересчитать, приговор зачитать, все это растянулось надолго. Кое-кто из жителей окрестных районов видел много лишнего, и по городу поползли тревожные слухи. Больше решили так людей не пугать и стали ограничиваться парой сотен человек в день. «Тройки НКВД» работали в те дни на износ.

По факту лесной массив был разделен на два полигона. На территории бывшей дачи Генриха Ягоды расстреливали видных деятелей, политиков, писателей и других представителей элиты и интеллигенции, а вот на Бутовском полигоне расправлялись уже с теми, кто попроще. Здесь находили свой последний приют священники, крестьяне, которые казались соседям богаче прочих, рабочие, попавшиеся на том, что таскали спирт с производства или рассказывали неправильные анекдоты, другие сотрудники НКВД, работавшие без революционного задора и должной искорки в глазах. Одним словом, казнили всех, кто попадался под руку, до кого проще было дотянуться. Десятки тысяч перепуганных людей упали в расстрельные рвы, а память о них рассыпалась и растворилась, потому что во времена Большого террора безопаснее было не помнить и не знать.

В годы Второй мировой здесь шли бои, а в 1944-м в этом районе был организован крупнейший лагерь для немецких военнопленных. Истощенные и изможденные, уставшие от постоянных унижений и голода люди вызывали у местных жителей жалость, а не ненависть. Именно пленники этого лагеря работали над расширением Варшавского шоссе, перерезавшего лесопарк надвое. Работали они, конечно, на износ, а жили – впроголодь. Всех, кто мог быть чем-то полезен, отсюда, конечно, забирали, а остальные работали в лучших традициях каторги. Естественно, смертность в лагере была огромной, а закапывали их тут же. Спустя несколько лет о войне больше старались не вспоминать. На месте бывшего лагеря высадили еще несколько деревьев, а Битца, остров посреди реки, застыл в ожидании.

После войны наступило время сажать деревья. До часа, когда откроются архивы и мир узнает о том, где именно находились места массовых казней, оставалось еще несколько десятков лет, но остров проклятых, изъеденный пустырями и рвами, пугал людей, поэтому здесь потихоньку стали высаживать хилые саженцы, возвращая лесопарку первозданный облик. С тех пор лишние и ненужные люди находили здесь приют.

В 1970-х на территории лесопарка появился большой психоневрологический интернат. Людям не нравится видеть рядом с собой старых, больных или умирающих, поэтому больницы, хосписы и психиатрические лечебницы во все времена старались строить подальше от любопытных глаз. В этом интернате содержались старики, за которыми родственникам было лень ухаживать, тяжелобольные всех возрастов, о которых некому было позаботиться, а заодно и выпускники детских домов, которым не хватило квартиры. Эти люди, равно как и инвалиды или бродяги, портили строгий и аккуратный вид столицы, а в лесу им должно было стать лучше. Свежий воздух все-таки, да и птички иногда поют, правда, все больше вороны каркают.

Непризнанные художники и музыканты, бездомные и наркоманы, подростки и влюбленные рано или поздно ступали на территорию «острова проклятых». Одним это место казалось неуютным, неустроенным и непригодным для прогулок, а другие находили утешение в заброшенном и глухом лесу, в бесконечных извилистых лабиринтах протоптанных дорог, в гулком шуме бурных вод огромной канализационной сети, пролегавшей под корнями высаженных после войны деревьев. Чем больше времени человек проводил здесь, тем меньше у него оставалось шансов обрести себя за пределами проклятого места. За те восемь с половиной лет, которые прожил у Александра Пичушкина черный спаниель, он, кажется, исходил здесь все тропы, был осведомлен о каждом здании, лавочке и канализационном люке. Благодаря своему знанию местности Пичушкин чувствовал себя хозяином леса.

17 мая 2001 года на улице было свежо, а с утра и вовсе прохладно. Пичушкин изрядно продрог, пока после занятий на турнике шагал в парк. В тот день он по привычке свернул на окольную дорогу и решил прогуляться перед работой. Александр шел по своему стандартному маршруту, когда увидел люк, рядом с которым его спаниель обычно останавливался и делал все свои самые важные дела. Люк был закрыт. Пичушкин попробовал сдвинуть тяжелую железную крышку. С третьего раза ему это все же удалось.

ЭТА КРЫШКА ВЕСИТ СОРОК КИЛОГРАММОВ. НУЖНО БЫТЬ ДОСТАТОЧНО СПОРТИВНЫМ, ЧТОБЫ ОТОДВИНУТЬ ЕЕ, А ИЗНУТРИ ЭТО СДЕЛАТЬ ВООБЩЕ НЕВОЗМОЖНО. ИДЕАЛЬНОЕ МЕСТО ДЛЯ УТИЛИЗАЦИИ ТРУПА.

АЛЕКСАНДР ПИЧУШКИН

Он заглянул внутрь и увидел бездну. Где-то далеко внизу бурлили потоки канализации. Сбоку виднелись железные скобы, предназначенные для того, чтобы спуститься внутрь и починить что-то, но ими вряд ли кто-то воспользовался хотя бы однажды. Знакомый сантехник как-то объяснил, что в такие люки, как под Битцей, не каждый специалист решится залезть. Рядом дюкеры, участки трубы, в которых вода течет под напором. Попасть туда – верная смерть. Александр опомнился и поспешил на работу. К двенадцати они с напарником Василием, хмурым сорокалетним мужчиной, приехавшим в столицу откуда-то из средней полосы, разгрузил весь товар. Василий остался любезничать с продавщицами, а Александр поспешил на прием к стоматологу. Эскулап вылечил зуб, но выставил за это непомерный счет. Поликлиника была бесплатной, но оказалось, что Александр записался на платное время. Пришлось расстаться со всеми заработанными за неделю деньгами. Возвращался он в плохом настроении.

Свернув на Керченскую улицу, Пичушкин увидел, что возле дверей магазина, как и всегда в это время, уже собралась компания любителей выпить. Эти люди стекались сюда ежедневно, сложился даже своего рода клуб по интересам. Александр, конечно, всех здесь знал: с кем-то познакомился на работе, а кого-то помнил с детства. Он остановился на приличном расстоянии и стал разглядывать завсегдатаев «клуба». Долго примеривался, вычислял, высматривал, но никто, казалось, не подходил под нужные критерии. Спустя минут десять мимо сидящего на железном бортике Александра прошел его старый знакомый, живший неподалеку.

– Женя, привет! Пойдем выпьем в парк, пса моего помянем, – окликнул мужчину Пичушкин.