Сашенька была со странностями. Я так и вижу ее: короткие темные волосы, строго зачесанные назад, открывают простоватое лицо; на ней черный, почти мужского покроя пиджак, болтающееся пенсне, дурно сшитая юбка и ботинки на пуговицах. Дети дразнили ее, а подростки — изводили, но Сашеньке все было нипочем, лишь бы бабушка не прогнала ее от себя (а бабушка этого никогда бы и не сделала). И Сашенька продолжала бывать у нас.

С приездом молодой шотландки в душе Сашеньки словно что-то проросло. Ее захватило какое-то странное наваждение. Выражалось оно в раболепной преданности Нелли, которая демонстрировалась при любой возможности. Когда Нелли садилась за стол, Сашенька придвигала ей стул, если Нелли собиралась куда-то пойти — Сашенька уже с шубой, тут как тут, или, стоя на коленях, любовно надевала Нелли валенки. Сначала это забавляло, затем стало раздражать. Нелли не знала, что и делать.

И тут случилось одно происшествие. Однажды, возвратившись с бабушкой и маленькой Маргой из бани, Нелли расчесывала волосы и словно между прочим, а может быть, с легкой ностальгией, заметила, что городская баня — прекрасное заведение, но она все же скучает по удобной ванне в ее доме в Шотландии. Это не ускользнуло от Сашеньки, и через несколько дней с чердака стащили чудовищного вида оцинкованную ванну. Ее установили в комнате служанки, рядом с кухней.

Ванну создал, очевидно, обладатель оригинального ума. В полете фантазии он сконструировал ее необычных размеров и с уникальной способностью — качаться, вроде кресла-качалки. Сидя в ванне, купальщик мог наслаждаться почти морскими волнами, пенная вода то достигала шеи, то едва покрывала ноги. Удовольствие, получаемое от этого «изобретения», зависело от проворства и чувства равновесия купающегося в ванне, но некоторую проблему представляло вылезти из нее.

Нелли пришлось принять ванну. Семья проявила к этому самый живой интерес, но больше всех пылала энтузиазмом организатор мероприятия — Сашенька. Собралась толпа любопытных. И кухарка, и горничные — все были готовы помочь молодой барыне в необычайном процессе омовения. У дверей стояла Сашенька с махровой простыней, ее намерения были очевидны. Нелли, вовсе не жаждавшая такого участия, наконец появилась на кухне в халате. В дверях комнаты, где установили ванну, замка не было. Обнаружив это, Нелли послала за Германом и, когда он явился, велела ему стоять у двери.

— И самому не входить, — добавила она.

С этими словами Нелли скрылась за дверью.

Наступил великий момент. Еще немного, и «Афродита» поднимется из пены, а Сашенька поймает и завернет купальщицу в полотенце. Дверь распахнулась, Нелли с красным лицом и сердитыми глазами выбежала и, ничего не сказав, исчезла в своей спальне. Оказалось, что при попытке выбраться из ванны Нелли просто-напросто выпала из нее.

Больше поползновений искупаться в качающейся ванне на моей памяти не было.

На улице Садовой, что совсем рядом с родным домом, Герман снял одноэтажный дом из шести комнат. Комнаты были большие и светлые. Западная сторона дома выходила окнами в тенистый сад, принадлежащий Техническому училищу. Из комнаты, которая позже стала детской, можно было выйти прямо в маленький садик, где Нелли с энтузиазмом сажала цветы. Во дворе была конюшня и службы. Михайло, служивший в доме родителей «казачком», то есть мальчиком на побегушках, был произведен в кучеры. Его гордостью были две прекрасные лошади, которыми обзавелся Герман; Михайло с большим удовольствием ухаживал за ними. В прислуге дома были кухарка Аннушка, ее помощница Маня и горничная Ириша. В помощь им и Михайле был нанят еще один маленький казачок — Павел Тарасов.

Удивительно легко приспосабливаясь к обстоятельствам, Нелли с готовностью приняла новый образ жизни, такой непохожий на все, к чему она привыкла. Ее не смущали длинные темные ночи, морозы и пурга, рассказам о которых она раньше не поверила бы. В новом доме у Нелли не было возможности посидеть у камина с тлеющими углями, такового просто не было, но высокие русские печи обогревали помещения лучше, чем шотландские камины. Свободное время Нелли обычно проводила за вышиванием или чтением популярных в то время романов Мари Корелли, запрещавшихся родителями, которые считали их неподходящими для молодой леди.

Конечно, кое-чего недоставало, например, санитарных удобств, но в остальном все было прекрасно. Гордостью Нелли была эмалированная ванна, привезенная из-за границы. У нее не было ни кранов, ни сливной трубы, но это ничуть не смущало Нелли. Тем не менее она посчитала, что удобнее следовать местным обычаям, и регулярно ездила в городскую баню.

Дом постепенно обживался. Прибыли мебель, ковры, посуда и тонкое стекло, заказанные в Москве. Были распакованы ящики из Шотландии, и содержимое их расставлено так, как хотелось Нелли. Теперь она была хозяйкой в своем доме.

В первое десятилетие двадцатого века и вплоть до первой мировой войны жизнь в Архангельске была достаточно благополучной. Город был одним из самых космополитичных в России. Я помню мамин рассказ о ее первом званом вечере, когда мадам Суркова, жена богатого пивовара, праздновала именины. Приглашение было на чай на девять вечера. Как пояснил Герман, это предполагало явиться в вечернем платье. «Вечернее платье на чашку чая? Как странно», — подумала Нелли.

Когда мама и папа прибыли в дом Сурковых, хозяйка сидела в гостиной за серебряным самоваром. «Идите сюда, дорогая, — позвала она Нелли, — расскажите мне что-нибудь о сегодняшней Англии». К тому времени мама уже привыкла, что в России и Англию, и ее прекрасную родную Шотландию называют одним словом: «Англия». Молодые горничные с чашками и пирожными на подносах сновали среди гостей.

После чая самовар был убран, на столе появились закуски: икра трех цветов — серая, черная и ярко-оранжевая; маринованная сельдь, копченый лосось, паштеты, омары, сыры, а к ним — водка и ликер, который очень нравился дамам, — рябиновка на коньяке. Когда, казалось, все уже насытились и этот стол был убран, Нелли подумала, что вечер заканчивается, и дала знак Герману, разговаривавшему с группой мужчин, что пора собираться. Но он отрицательно качнул головой и продолжал беседу.

Ровно в полночь дворецкий объявил, что подан ужин. Хозяин дома сам подвел Нелли к столу и усадил рядом с собой. Это был уже самый настоящий лукуллов пир — консоме с грибными пирожками, осетр в вине, грудки куропаток в сметане, блинчики с икрой, мясное блюдо, затем кофе, мороженое разных сортов и фрукты. Лишь после этого дамы стали разъезжаться по домам, но их мужья остались еще и, собравшись в кабинете, играли в карты. В шесть утра подали завтрак, после чего последние из приглашенных «на чай» разъехались по домам, чтобы переодеться и отправиться в свои конторы.

Живя в России, моя мама регулярно переписывалась со своей семьей, и особенно с братом Генри, который жил в Индии. Большая часть их переписки велась на почтовых открытках с изображением города и сцен местной жизни. Нелли писала главным образом о домашних делах: покупке двух новых лошадей, катании на тройке, масленой неделе и блинах, раскрашивании яиц к пасхе, пасхальной службе в церкви, погоде, праздниках, комарах в саду. И вдруг одна очень важная новость: «Дорогой Генри, я получила радостную весть, что папа и мама приедут к нам ненадолго. Они отправляются из Лита на грузовом судне и на нем же вернутся. Папа внезапно решил посетить Россию, но, может, ты уже знаешь об этом? Как было бы чудесно увидеться со всеми, хоть на короткое время! Я была бы так рада. С любовью, Нелли».