Все хозяйство с колыбелями и кроватками, нянями и кормилицами, крошечными экзотическими птичками, свободно вылетавшими из клетки, сам дом — настоящий музей изящного фарфора и предметов искусства — поразили воображение грэнни так же, как раньше поразили Нелли. Но главное, что заворожило и привлекало ее — это веселое беззаботное общество.

Разговор во время ланча, бойко переводимый бабушкой, вращался вокруг известий из Санкт-Петербурга о стачках и бунтах. Финны, уже давно находившиеся под властью России, воспользовались ситуацией для восстания. Уже было несколько выступлений. Оскара, естественно, все это очень беспокоило и занимало, сразу после ланча он поспешил на какой-то митинг.

Дамы перешли в гостиную. Грэнни устроилась у печки и достала вязанье. В темноте за окнами начал падать пушистый снег. Где-то вдалеке послышались воодушевленно поющие голоса. Звуки приближались, становились все громче. Дамы поспешили к окнам и долго стояли, молча наблюдая за демонстрантами, шедшими по улице с флагами.

Бабушка задернула шторы и вернулась на свое место.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала она грэнни. — Люди теперь устраивают много шествий, но полиция придет и остановит это безобразие. Вы приехали повидать дочь и посмотреть нашу Россию, и вы увидите их.

Но пока она так говорила, расписывая планы и пытаясь успокоить грэнни, в кухне разворачивалась драма. Вернувшаяся с покупками кухарка принесла слух о том, что финны собираются напасть на русских и метят двери их домов. Старая няня, услышав это, поспешила вниз к парадной двери и, конечно же, обнаружила белый крест, нарисованный мелом на двери. Тотчас подозрение пало на молодую девушку, единственную финку, служившую в доме. Начался ад кромешный. Разгневанные русские слуги окружили девушку, обвиняя ее в предательстве. Заслышав сердитые голоса, бабушка поспешила на кухню, за ней тетя Ольга. Грэнни тоже, волнуясь и любопытствуя, робко спустилась в холл. В этот момент дверь из кухни отворилась, жертва обвинения выскочила и, сбежав по лестнице, бросилась к выходу. Она распахнула наружную дверь и исчезла. Больше ее никто не видел.

Бабушка взяла грэнни за руку и повела к выходу.

— Вы видите крест, — сказала она, показывая на парадную дверь. — Финны теперь знают, что здесь живут русские. Сегодня ночью они, может, сделают революцию, придут и будут резать нам горло.

Грэнни растерялась и замерла, стоя на крыльце на пронизывающем холодном ветру. Потом раздраженно встрепенулась: «Я думаю, что если мы здесь постоим еще немного, то умрем от холода естественным образом, и финнам не придется нас резать». И она заторопилась наверх в свой теплый уголок к вязанью. Ей вспомнились слова дедушки, который сказал, когда они ехали в поезде в Гулль: «Дорогая, если в этой стране начнутся какие-нибудь беспорядки, ты должна прежде всего найти британского консула и сделать так, как он скажет». Тогда грэнни почти не обратила внимания на эти слова, но теперь, вспомнив их, испытала некоторое облегчение. Да, завтра она найдет британского консула и последует его совету.

Приняв решение, грэнни успокоилась и села за вязание, но ненадолго. Дверь отворилась, и появилась бабушка, одетая в дорожное пальто и шайку, за ней — плачущая тетя Ольга.

— Мадам Камерон, — обратилась бабушка к моей грэнни, — пожалуйста, пойти со мной. Вы и я не должны оставаться в доме и быть убиты, как мышь в мышеловке. Мы выйдем и умрем под небесами.

— Ничего подобного я не сделаю, — твердо ответила грэнни. — Никакого удовольствия в том, чтобы умирать под открытым небом на холоде, я не нахожу. Если уж умирать, так в комфорте.

— Мамушка, родная, пожалуйста, останемся, — слезно поддержала ее Ольга.

Бабушка была непреклонна.

— Не позволю финнам загнать меня в ловушку. Умру одна, так будет лучше.

Последовала сцена, про которую позже грэнни говорила, что ничего подобного никогда не видала. «Твоя бабушка, — вспоминала она, — благословила твою тетю и меня и осенила крестным знамением двери детской. Затем села, склонив голову в молчании, и я решила, что она передумала. Но нет, бабушка встала, сошла в холл и вышла за порог». Тетя Ольга и грэнни подбежали к окну и долго стояли, прижавшись лицом к стеклу, но ничего не было видно.

В доме наступило некоторое успокоение: из детской доносились голоса детей, грэнни вернулась к своему вязанью, в столовой позванивал фарфор — там накрывали на стол. Но вскоре дверь в гостиной снова отворилась. На пороге, вся в снегу, удрученная, стояла бабушка.

— Я вернулась, чтобы умереть с дочерью. Я глупая и слабая, простите меня, пожалуйста.

Тетя Ольга бросилась обнимать ее. В дверях показалась голова старой няни Марфуши.

— Чай готов! — объявила она, и лицо ее расплылось в счастливой улыбке.

Все, включая детей и гувернантку, собрались за столом. Самовар умиротворяюще напевал свою песенку. Тетя Ольга начала разливать чай, но тут раздался резкий звонок у входной двери, за ним — требовательный стук. Марфуша встала:

— Я открою. Я старая и уже довольно пожила.

И спокойно, с огромным достоинством она спустилась в холл и осторожно открыла задвижку на двери. На пороге стоял… дядя Оскар, а за ним — улыбающийся молодой офицер во главе небольшого отряда казаков. Смеясь и толкаясь, они тут же взбежали наверх.

— Вышел приказ, — объявил дядя Оскар, — что всех русских женщин и детей ради безопасности нужно отправить в форт Свеаборг, а эти парни, — он показал на казаков, — будут охранять и сопровождать вас. У вас на сборы лишь час, возьмите с собой только самое необходимое.

Началась кутерьма. Освободившись от страха, возбужденные нашествием мужчин, женщины засуетились, пересмеиваясь и перекидываясь с ними шутками. «Такого я никогда не видала, — вспоминала грэнни, — можно подумать, что они собирались на увеселительную прогулку за город». Дядя Оскар поторапливал всех и о чем-то спорил с тетей Ольгой, которая то появлялась в гостиной, то исчезала, укладывая в дорожную сумку непонятные предметы.

Наконец все собрались в переполненном холле и были готовы к отъезду. Моя кузина Женя, в ту пору ей было три года, отчетливо помнит, что была на руках у какого-то улыбавшегося казака.

— Пора уходить, — объявил Оскар, — но сначала присядем на дорогу.

Все собрались в гостиной. Кому хватило стульев, сели, остальные стояли группками. Солдаты сняли меховые шапки. На некоторое время все умолкли.

— Теперь пойдем, — сказал Оскар.

Все вышли на улицу. Капитан скомандовал, и процессия двинулась в путь: в середине женщины и дети, вокруг — казаки, охранявшие их. В доме осталась только Марфуша. Она отказалась уходить, заявив, что кто-то должен смотреть за всем добром, кормить птиц, которых любила моя тетя, к тому же она надеялась, что финны вряд ли тронут старуху.

Впереди шел молодой офицер, за ним — дядя Оскар и тетя Ольга. Она несла свою маленькую поклажу, не разрешая кому-либо даже дотрагиваться до нее. Далее семенили две кормилицы с младенцами на руках, няни, державшие за руки младших детей, и гувернантка со старшими. Позади всех, расправив плечи, твердым шагом шествовала грэнни, и перо вызывающе трепетало на шляпке. Рядом, покровительственно придерживая ее за локоть, шла бабушка.