— Какая неожиданность, — сказал Дуглас.

— Вполне согласен.

— Так вы знакомы с Маккинноном, Рамзи? — спросил герцог.

— Да, ваша милость. Мы вместе учились в университете.

— В университете? — Вид у герцога был недоверчивый, словно художник сообщил ему, что они с Дугласом когда-то встретились на Луне.

— Должен признаться, ваша милость, — сказал художник, — дядюшка Дугласа, глава клана Маккиннонов, позировал мне для одного из моих первых удачных портретов. Я проделал дорогу до острова Скай, чтобы написать этого замечательного человека — Йена Даба Маккиннона. — Рамзи посмотрел на Дугласа. — Как дела в Дьюнакене?

— К сожалению, не очень хорошо. Я только что узнал, что мой брат Йен пап в битве при Куллодене.

Рамзи помрачнел.

— Ужасная утрата. Такой молодой! Но пусть его смерть вселит в вас мужество. Ведь ваш брат был настоящим воином и ушел из мира именно так, как хотел — сражаясь.

— Вы совершенно правы. — Заметив интерес на лице герцога, Дуглас быстро переменил тему разговора, чтобы не касаться своей семьи: — А как поживает ваш отец? Все еще обитает в Эдинбурге, в доме, что смахивает на пирог с гусятиной?

— Так оно и есть. В городе его дом известен как «Пирог с гусятиной старины Рамзи».

— Не может быть! Я назвал его так в шутку.

— Но ведь вы знаете моего папашу, — сказал Рамзи. — Он говорит, что лучшего названия для его дома не придумаешь. Вот оно и прилипло.

Четверть часа они втроем спокойно беседовали о погоде, охоте, даже об азартных играх. Когда пробило восемь, дамы присоединились к мужчинам.

Едва они вошли, разодетые в шелка и кружева, как герцог и все их разговоры вылетели у Дугласа из головы. Едва он увидел всех сестер сразу, в особенности Элизабет, он был очарован.

Девушка уложила волосы в высокую прическу. Блестящие локоны ниспадали на ее шею, украшенную одной-единственной ниткой жемчуга такого же сливочного цвета, что и ее кожа. Дымчато-голубое атласное платье с низким вырезом было оторочено златотканым кружевом, мерцавшим при свете свечей при любом движении Элизабет. Она была прелестна — настоящее видение, призрак, способный соблазнить мужчину движением выгнутой брови или мановением пальца. Он стоял и смотрел на нее, дивился ее красоте и даже испытывал желание, но ему даже в голову не пришло, что эта очаровательная женщина — его жена.

— Ужин подан, ваша милость, — сказал лакей, входя в комнату.

Дуглас был так поглощен Элизабет, что не заметил его появления.

— Что ж, — сказала герцогиня, — стало быть, нам следует перейти в столовую.

Но герцог задержал Дугласа жестом.

— Мы сейчас придем, милочка.

Когда все ушли, Сьюдли повернулся к Дугласу. Лицо у него было серьезное и сосредоточенное. Он, судя по всему, принял решение касательно бракосочетания своей дочери.

— Один вопрос, если позволите, сэр, прежде чем я дам ответ на ваше предложение, — обратился герцог к шотландцу.

Дуглас склонил голову:

— Да, разумеется.

— Почему вы скрыли от меня то, что принадлежите к шотландской аристократии? Мистер Рамзи упомянул о вашем поместье, Дьюнакене. Стало быть, вы — граф Дьюнакен?

— Титул наследуется вместе с владениями. Я ничего не скрывал, ваша милость. Просто вы видели во мне то, что хотели увидеть. Проклятого скотта, нищего и невежественного, который воспользовался возможностью заполучить в жены герцогскую дочь.

Поняв, что его давешние слова были услышаны, герцог слегка покраснел.

— Вряд ли простой мужик может отличить вазу эпохи Минской династии от японской подделки, — сказал он. — Далеко не каждый герцог способен на такое. — Сьюдли прошелся на собственный счет. — Полагаю, вы не сообщили моей дочери, кто вы такой.

— Как и ее отец, леди Элизабет увидела только то, что хотела видеть. У меня не было оснований ее разубеждать.

Герцог долго смотрел на него и наконец сказал:

— Мистер Маккиннон, вам, разумеется, известно, что коль скоро я начну добиваться расторжения вашего брака с моей дочерью, это вызовет в Лондоне невообразимый скандал.

— Не понимаю, кому до этого дело.

— Мне, например, поскольку это повлияет на мое положение при дворе. Разумеется, очень не хочется вызвать столько сплетен, но ведь я отец, который любит свою дочь и, стало быть, не желает, чтобы она была несчастна.

Дуглас молча кивнул.

— Я уверен, вам известно, что моя дочь склонна… — герцог помешкал, — что она несколько упряма.

Дуглас не видел надобности подтверждать очевидное.

— Она — наш первенец, и, признаюсь, я был к ней чрезмерно снисходителен. Ей ни разу не пришлось расхлебывать последствия своих поступков. После ее последней выходки я и подумал, что ее следовало бы хорошенько проучить. В ответ на ваше предложение я хочу со своей стороны предложить вам кое-что. Я обещаю помочь вернуть вам ваши земли и графский титул. Я устрою вам аудиенцию у короля — в обмен на ваше содействие в расторжении брака, но только после того, как вы отвезете мою дочь на остров Скай и проживете с ней там два месяца.

Дуглас раскрыл рот от изумления:

— Вы шутите.

— О нет, я говорю вполне серьезно. Кажется, в Шотландии существует даже название для этого. Как это там? Обручение? Считайте, что это нечто вроде помолвки…

— Ваша милость…

— Разрешите, я закончу, Маккиннон. Я не хочу, чтобы вы раскрывали ваши истинные обстоятельства Элизабет. Это условие нашего уговора. Она обвенчалась с человеком, которого считает бедным шотландским скотоводом. Ну так пусть узнает, что значит быть женой бедняка.

Дуглас нахмурился.

— Не по душе мне этот обман.

— Несмотря на прочие мои несовершенства, Маккиннон, которых весьма много по мнению моей супруги, я верю в святость брака. Будучи в здравом уме, я не могу пытаться разорвать то, что связал воедино Господь Бог, каковы бы ни были его побуждения, — не могу, не подвергнув это испытанию. Я также не могу позволить своей дочери и дальше избегать ответственности за то, что она делает. Если через два месяца вы оба по-прежнему захотите расторгнуть свой брак, и если вы дадите мне слово джентльмена, что не будете настаивать на своем супружеском праве, я сам подам королю петицию о расторжении вашего брака, несмотря на скандал или вред, который это причинит мне при дворе. С другой стороны, если вы откажетесь выполнить мою просьбу и не возьмете Элизабет с собой на остров Скай, я подам на вас в суд, в английский суд, заметьте, и обвиню в том, что вы бросили жену. Что же до ваших земель… — Тут Сьюдли открыл свою последнюю карту. — Насколько я знаю, его величество намеревается передать поместья, принадлежавшие якобитам, своим верноподданным саксам, надеясь таким образом предотвратить дальнейшие поползновения молодого претендента поднять бунт.