«Ну что ж, – подумал Виктор, – у новелловской нетвари еще и не так было».

Введя запрос, через минуту он уже изучал искомую инструкцию от ГПИстроймаша и начал рисовать алгоритм в Диаграфе – программе, чем-то напоминавшей Visio.

«Так, а если этот документ завизирует начальник АХО[8], но бухгалтерия упрется… как тогда? К кому идут, чтобы рассудил по понятиям? Надо позвонить этой… Вере Афанасьевне».

Телефона на столе не было – общий аппарат висел на стенке. «А чего ж они параллельных не догадались поставить? Для экономии времени? С их рационализацией?»

Виктор обратился к соседу – задумчивому и высокому парню лет тридцати, у столика которого висела табличка «Сегурцов Павел Николаевич», к которому ниже было подклеено скотчем: «Для своих просто Паша».

– Павел Николаевич, – начал Виктор, еще не будучи уверенным, что он входит в круг своих, – простите, вы не подскажете, где можно найти телефонный справочник с телефонами ГПИстроймаша?

– А вы по работе позвонить хотите?

– Да, конечно. – «Строго у них тут…»

– А зачем звонить, вы кому надо там сообщение прямо пошлите. Адреса общалок у них на институтском ресурсе. Прямо смотрите в меню – «Структура», «Подразделения», «Сотрудники»…

– Поэтому и телефон один на стене?

– Ну да.

– А-а… Я сначала подумал, государство что-то ограничивает.

На лице Паши отразилось крайнее изумление.

– Как это оно ограничивает? Государство – это мы!

– Ну, я имел в виду – номенклатура, бюрократия…

– Так ведь это… курс сталинизма – он, ну, диктатура трудящихся над бюрократией, стремящейся к узурпации административного ресурса.

– И это прекрасно! А то как в других странах народ-то страдает от этой узурпации!

Разговор их прервала раскрывшаяся дверь: на пороге показался высокий худощавый парень в светлом длинном плаще и с темным, не соответствующим по тону одежде матерчатым кейсом в левой руке.

– Сделал я вчера твой реликт, Паша. На основной плате электролит вздулся, я заменил.

– Ну, спасибо! С меня причитается.

– Вот, смотри.

Парень поставил кейс на Пашин стол, извлек из него лэптоп – именно лэптоп, с «горбом» позади монитора, – и включил. Лэптоп пискнул, на узком жидкокристаллическом дисплее пошла проверка памяти.

– Слушай, и как ты с ним живешь? За десять лет уже бы давно поменял. Даже НЖМД нет.

– Я с ним не живу. Он у меня в столе лежит.

На корпоративном сайте института Виктор быстро разыскал номер мессенджера Веры Афанасьевны; похоже, та раньше умела печатать на машинке, потому что набирала ответы неожиданно оперативно для своего возраста и с удовольствием рассказывала все неформальные тонкости, которые надлежало превратить в алгоритм бизнес-процесса.

…До конца рабочего дня оставалось примерно полчаса, когда справа внизу всплыло окошко с сообщением: «Зайдите к Ивану Анатольевичу».

– Ну что ж, в работу вы включились с первого дня активно, жаль отрывать…

«Ну да, видит, что на мониторах. Похоже, VNC тут уже рулит впереди планеты всей».

– Тут заказец поступил на обслуживание зарубежного ПэКа, заказчик просил лично вас – видимо, уже пошли слухи насчет визитеров из «Ди Эрсте». Так что обрастаете персональной клиентурой. Только вот сейчас уже конец рабочего дня. Я бы не просил, но тут у нас разрабы вылезли из сметы по третьей версии «Циркона», тут за все хватаешься… Отгулом можем компенсировать.

– Я съезжу, конечно. Для дела же.

– Ну конечно, все в наш общий карман, а не буржуям… Да, сразу к бухгалтеру зайдите за дневной.

– Спасибо.

– Да это вам спасибо, – усмехнулся Кондратьев, – сейчас после работы народ развиваться срывается. Кто в тренажерный, кто в театр, у кого хобби, кто просто детей куда-нибудь сводить или в семейку за терминалом резануться. Страна на прокачке. Надо переплюнуть Штаты по средней длительности жизни.

– А вот, кстати, простите, у меня такой вопрос, он, наверное, детским покажется, но мало ли, вдруг клиент спросит, а я не знаю, как правильно ответить. Как точно сказать, что такое сталинизм?

– Сталинизм? – пожал плечами Иван Анатольевич. – Сталинизм – это модернизация.

…Дождик, неторопливо размачивавший горбушку деснянского правобережья, уже стих, и только ветер стряхивал с листвы на асфальт запоздалые капли; со стороны Мальцовской все небо затянула шинельно-серая пелена, под которой проплывали сине-лиловые, набухшие истрепанные клочья, и пропитавшая воздух сырость словно затекала за распахнутые полы плаща.

Стоя на остановке в ожидании бесплатного сыра… пардон, бесплатного троллейбуса и теребя черный зонт на пружине – раскрывать или не раскрывать? – Виктор вновь окинул мысленным взором впечатления первых полутора дней.

Мир, в который он попал, показался ему каким-то неправдоподобно позитивным. Все улыбаются и готовы помочь, как агенты по продажам. Нет конфликтов, а стало быть, нет развития личности в острой форме. Хотя, может, это только с непривычки. Если у нас вор будет сидеть в тюрьме, а не, скажем, принимать законы, то жизнь покажется нам серой и унылой, как у сисадмина в канадской провинции.

Что-то подобное он уже видел в нашей реальности… Ах да: внешне напоминает Белоруссию первого десятилетия нового века, в районе Гомеля, куда ездят из России недорого и качественно отдохнуть. Порядок, чистенькие города, от населения по сравнению с нашим просвещенным просто веет добротой, все работают, везде свои товары и своя техника, кроме разве что личных авто, которые уступают пассажирам дорогу на переходе. Товары без очередей, естественно. Даже те же скульптуры на лавочках по западноевропейской моде. Прибавьте к этому экономический рывок и какую-то всеобщую жажду перевернуть планету, открыть человечеству вечные истины или хотя бы сделать более удобную ручку стамески – и вы получите представление о мире, куда на этот раз угораздило свалиться Виктору.

Второе, что он успел понять в этой то ли эмиграции, то ли, наоборот, репатриации, – без домашнего терминала ты не человек. Новостная информация стремительно перетекает в цифровые сети, в печати и на радио остается либо то, что пока трудно запихнуть в сеть по пропускной способности, либо то, что не имеет смысла или неудобно воспринимать с экрана. За полтора дня в конце двадцатого века не узнать, кто рулит в стране пребывания, – это что-то.

Клиент жил в кирпичной пятиэтажке в самом центре – сразу за площадью Ленина, напротив выставочного зала, в общем, сразу зайти за угол от дома Политпроса в сторону стадиона – и вот он, этот дом, с магазином сувениров в нижнем этаже, в сторону парка Толстого. В общем, там, где во второй реальности Виктор застал Дом стахановцев. Убожество типовой архитектуры прикрывали изумительные старые каштаны, что дарили тень прохожим, в летний день находившим отдых от палящего солнца под сенью их многопалых ветвей, на лавочках вдоль бульвара. Сейчас солнца не было, и коричнево-зеленые упругие ежики, срываясь с деревьев под порывами ветра, шлепались в лужи, скакали по бетонной плитке и мокрому дереву скамеек и лопались, обнажая твердое коричневое нутро.