– А ты – задавака сволочной! – вопит Гэвин.

– Ладно, кончили. Вы оба. Гэвин, пойди переоденься в свою прежнюю одежду.

Гэвин показывает Дрю язык, поворачивается и бежит обратно в примерочную. Я стою и, сложив руки на груди, смотрю на Дрю.

– А что? – вскидывается тот. – Он моему писуну грозил. Пусть радуется, что я с ним на кулачки драться не пустился. И только потому, что он вопил «задавака сволочной», мы разве оба не понимаем, что он имел в виду на самом деле?! Этот малыш есть зло, злой гений, и я ни за что не хотел бы остаться с ним один на один. Так, стрип-клуб – да или нет?

– Это должно быть томно и романтично… томромтично… романтомно… чел, все должно купаться в любви… и прочая херня, – вещает Джим, направляясь ко мне, чтобы усесться рядом на диване, проскакивает на ладонь мимо сиденья и плюхается задницей на пол.

Покончив с приготовлениями, девчонки забирают Гэвина с собой в кондитерскую, решив помочь Клэр со срочными заказами, а Дрю с Джимом решили проторчать у нас дома, пока все не будет сделано. Невесть почему зашел разговор о моем предложении Клэр руки и сердца, вновь обсудив провал во время матча «Индейцев», мы все поняли: нужно хорошенько выпить, иначе не разобраться.

Поскольку идея Дрю сделать предложение во время игры в мяч была спущена прямо в унитаз, Джим решает, что теперь его черед попытаться придумать нечто такое, чтоб дело выгорело.

– КОЙ ФИГ У МЕНЯ В МОБИЛЬНИКЕ СРЕДИ КОНТАКТОВ ЗНАЧИТСЯ ДОКТОР СЬЮЗ?[37]– орет со своего места Дрю, сидящий, скрестив по-индийски ноги, посредине нашего кухонного стола.

– Тебе нужны свечи, тебе нужна скрипка, тебе нужны сияющие блеском туфли плюс малый в смокинге с белой салфеткой через руку и… У‑У‑У‑У‑У‑У‑У! Тебе нужно фоно. Девчушки млеют от парня, который играет на фоно. Картер, ты умеешь играть на фоно? – спрашивает Джим, забравшийся таки опять на диван и растянувшийся на нем во весь рост, то и дело при этом пиная меня ногами.

– Да! – кричу я. – Я умею играть на фоно!

А чего это я кричу?

– Я толкую не про твой малютку-синтезатор, – говорит Джим, закатывая глаза, – на котором тебе только и надо, что ткнуть в клавишу «демозапись», а потом притворяться, будто ты и в самом деле звездецовый пианист.

– Козел, да хоть что. Я тебе на нем ТАК «Лелейте любовь» под «Кул-энд-гэнг»[38]сбацаю, что ты даже и не заметишь. ТЫ. ДАЖЕ. НЕ ЗАМЕТИШЬ.

Откидываюсь головой на диванную спинку, пытаясь сообразить, с чегой-то потолок кружится.

Потолки же не должны двигаться, так? Если бы потолки двигались, то и полы задвигались бы. Тогда б уж нам никогда не понежиться в покое, как брокколи[39]. Мы б всю дорогу двигались, как в комнате смеха с ходящими ходуном полами. Комнаты смеха – такая мерзость. В комнатах смеха есть клоуны. Клоуны всю дорогу двигаются, потому как им надо добраться до тебя и слопать твое лицо, пока ты спишь. Вот интересно, смог бы движущийся потолок прибить клоуна, а?

– ДА МНЕ ДАЖЕ ЭТА ОФИГЕНЬ, «ЗЕЛЕНЫЕ ЯЙЦА», НЕ НРАВИТСЯ! – орет из кухни Дрю, все еще сердито глазеющий на свой мобильник.

– На своем синтезаторе я когда-то наигрывал «Падает, падает Лондонский мост» и «Китайское рагу».

От, е-мое. Сказал: «Китайское рагу», когда обирался: «Китайские палочки».

– Кита-а‑а‑а‑айское рагу, кита-а‑а‑а‑айское рагу, – затянул я.

– «Лондонский мост» – МИЛАЯ песенка! Погодь, я знаю! Ты должен увезти ее в Париж и сделать предложение. Ведь Лондонский мост как раз там, верно? – спрашивает Джим, хватая со столика бутылку текилы и делая приличный глоток.

– Я не знаю. Кармела каталась в Париж, и все там было погано и хреново. Не хочу, чтоб Клэр было погано, когда я буду предложение делать.

Джим тупо уставился на меня.

– Кто такая эта самая Кармела, мать ее так? Ты что, Клэр обманываешь? Да я ТЕБЕ ПАСТЬ ПОРВУ! – вопит Джим.

– Козел, остынь. Кармела Сопрано, из кино. Помнишь? Тони отправил ее в Париж вместе с ее подружкой Ро, чтоб она смогла «найти себя». С его стороны, это и впрямь было красивым жестом, потому как он уже начал подбивать клинья под ту русскую телку, – напомнил я.

– Слышь, морда драная. Тебе известно, что эти людишки живут только у тебя в телевизоре, а? ИХ. В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. НЕТ, – убеждал Джим.

– Возьми свои слова обратно, – угрожающе зашипел я. – Сейчас же возьми их обратно.

– БЕНОМАТЬ, СЭМ-Я! – визжал Дрю в мобильник, держа его перед собой.

– И в любом случае, по-моему, Лондонский мост перенесли. Он теперь в Аризоне или в какой-то такой же хрени, – разъясняю я, отбираю у Джима бутылку и ставлю ее себе на бедро.

– ЧТО, БЛИН, ЗА ХЕРНЮ ТЫ НЕСЕШЬ? – орет Джим прямо мне в ухо. – Лондонский мост в Аризоне? Когда ж такое, блин, случилось? А Лондон об этом знает? Королева, должно, разозлилась.

– Это же в «Настоящих домохозяйках» показывали, так что тебе известно, что это правда, – заявляю я.

– Округ Ориндж или Атланта? – вопрошает Джим.

– Округ Ориндж, да что, бенать, на тебя нашло? Кто, скажи, ваще смотрит Атланту? – убеждаю я.

– А ПОШЕЛ ТЫ ВМЕСТЕ СО СВОЕЙ ШЛЯПОЙ В КРАСНО-БЕЛУЮ ПОЛОСКУ! ОФИГЕННЫЕ КОТЫ ШЛЯП НЕ НОСЯТ! – в расстройстве верещит Дрю, потом швыряет мобильник в стену.

Что за чертовщину мы вообще несем? Чую, меня вот-вот блевать потянет. А с чегой-то Дрю, бенать, мяучит на кухне? У нас разве кот есть? От, бенать, я что, кота забыл покормить? Клэр меня прибьет, если я ее кота погублю.

Последнее, что я помню, прежде чем отключиться, это как Джим в припадке пьяного прозрения уверяет меня, что Клэр выйдет за меня, если я скормлю ей омара, а еще уговаривает позвонить королеве и спросить ее, не сторгует ли она нам французской горчицы в обмен на мост, который она, того не ведая, потеряла.

Приглушенная вибрация мобильного телефона под подушкой заставляет продрать глаза. Моргаю, сгоняя с них сон, вытаскиваю по берушу из каждого уха и сую руку под подушку, чтоб ответить на вызов.

– Господи, Клэр. Что это у тебя там за рев, черт побери? Будто чудище какое рычит. У тебя в доме чудище живет?

От вопроса Дженни хмыкаю и переворачиваюсь на спину взглянуть на спящего рядом Картера.