– Десятка три зелотов. При всем моем к тебе уважении, прокуратор, было бы неплохо позвать Каифу. То, что я имею вам сообщить, касается вас обоих.

Зал мог бы вместить еще много людей помимо тех, кто там находился. Они сидели в кругу, освещаемые дрожащим пламенем свечей. Ученики говорили, перебивая друг друга. Давид недоверчиво смотрел то на одного, то на другого, пытаясь уловить хоть что-то похожее на правду в их обрывочных фразах. Само собой разумеется, его первые вопросы касались отца.

– Как это «явился»? – скептически спросил он.

– В высоком доме, семь лет тому назад, – с тоской начал вспоминать Петр. – На третий день после смерти.

– Мы ожидали облаву охранников из Храма, которая могла начаться в любой момент, – продолжил его брат Андрей.

– Мы все дрожали от страха! – вставил Матфей.

– И вот внезапно он появился здесь, среди нас, и заговорил с нами, – закончил за него Иоанн.

– Вы что, хотите заставить меня поверить, что он прошел сквозь стены, да?

– Нет, Давид, – возразил Лука. – Он не был призраком! Точно так же, как им не был и Лазарь. Он был здесь во плоти, обнимал нас. Потом проголодался и ел вместе с нами!

После этих слов повисло неловкое молчание. При виде недоверчивого выражения лица юноши апостолы понимающе посмотрели друг на друга. Все ожидали реакцию Петра.

– А что конкретно сказала тебе мать? – мягко спросил тот.

– Ничего, кроме того, что рассказываете вы. Что мой отец победил смерть, что он воскрес, вознесся на небо в окружении ангелов, чтобы сесть одесную своего «истинного» отца.

Он проговорил эти слова с таким сарказмом, что поверг всех в уныние. Тогда заговорил Иоанн:

– Я понимаю тебя, Давид. Фома тоже поначалу не верил. Если бы он собственными глазами не увидел шрамы от гвоздей, которыми были прибиты его запястья, если бы…

– Я был на Голгофе в тот день! – не выдержав, перебил его Давид. – Я видел, как он умирал на кресте! Никто из вас не был там тогда! И даже ты, Иоанн, несмотря на все слухи! Я могу понять моих мать и бабушку, когда они отказываются признать его смерть. Но то, что вы, его апостолы, используете это, чтобы вводить в заблуждение сбитых с толку бедняков, это возмутительно!

– Именно твоя мать сообщила нам об этом в то утро, – послышался за спиной юноши чей-то участливый голос.

Он обернулся и увидел стоящего перед ним Иакова с распростертыми руками. Он стоял против света, и его силуэт в точности напоминал фигуру его брата Иешуа.

– И ни один из нас в это, разумеется, не поверил, – продолжил он. – Но она рассказывала об этом настолько уверенно, что мы с Петром отправились туда, чтобы проверить ее слова. Гроб был пуст. Камень, закрывающий его, был отодвинут в сторону.

– Кто-то утащил тело моего отца, дядя Иаков, чтобы заставить вас поверить в его воскресение.

– Кому бы это было нужно? – взорвался Ловец человеков.

– Тому, кто заинтересован в обмане. Взять хотя бы противников Каифы в самом синедрионе. Зачем тогда столь влиятельные его члены, такие как Иосиф Аримафейский и Никодим, взяли на себя риск попросить выдать им тело преступника, осужденного Римом, если не затем, чтобы создать хаос после того, как они сделали так, чтобы оно исчезло?

– Думай, что говоришь, Давид! – оборвал его Иаков.

– У меня нет доказательств того, о чем я говорю, как и у вас нет их в подтверждение ваших слов. Если бы каким-то чудом мой отец ожил, неужели ты и в самом деле считаешь, что он бы не стремился встретиться со своим сыном? Единственное, что могло ему в этом помешать, – это смерть. Где он похоронен?

– Нигде, – ответил Петр. – Он оставался с нами сорок дней, а потом исчез.

В этот самый момент Давид услышал два свистка Фарах и замер, насторожившись. Апостолы поднялись все как один, и тут из полумрака появилась впечатляющая фигура воина, измазанного в крови и пыли, которую едва освещали свечи.

– Лонгин! – воскликнул обеспокоенный его видом Петр, подходя к нему. – Что с тобой произошло?

На лбу у него была рана, и его все еще трясло после жестокого сражения. Но больше всего ему досаждала рана на ноге. Слишком запыхавшийся, чтобы ответить, он с горестным выражением лица обнял Ловца человеков и лишь после этого встретился взглядом с Давидом, явно сильно встревожившимся.

– Как ты можешь столь благожелательно принимать палача моего отца, Петр? – возмутился юноша.

– Лонгин теперь наш брат, – пояснил Иаков.

– Но моим он никогда не будет, – заявил Давид, чей взгляд горел ненавистью. – Да и твоим он тоже не должен быть, дядя! Он распял твоего брата!

– Петр крестил его, – продолжал Иаков. – Он получил прощение Всемогущего. И мое тоже. Разве ты не можешь поступить так же?

– А он может вернуть мне отца? – не унимался юноша.

– Прощением не торгуют, Давид, – настаивал Петр, вводя Лонгина в центр круга. – Его дают, не надеясь получить что-то взамен. Этому нас учил твой отец. Крещение делает всех тех, кто верит в него, новыми людьми.

– Никто не может измениться до такой степени, – со вздохом ответил юноша и собрался уже уходить.

– Постой, прошу тебя! – остановил его Лонгин. – Ты должен это знать.

Более не в силах держаться на ногах, центурион рухнул на перегородку. Он пристально посмотрел на каждого и остановил взгляд на Давиде, потом перевел его на Иакова.

– Братья, я должен вам рассказать нечто ужасное.

Атмосфера накалилась до предела, стало нечем дышать. Непонятно было, кто после признаний Савла больше взбешен – Пилат или Каифа.

Но не по одной и той же причине.

– Я позволю себе выразить горячий протест против подобного нарушения наших договоренностей, прокуратор, – возмущался первосвященник. – Савл Тарсийский является начальником стражи Храма. Поэтому ты не имел никакого права…

– Никакого права? – побагровел от гнева Пилат. – Ты, вероятно, забыл, с кем разговариваешь? Я – наместник императора в этой провинции. Я представляю Рим, и у меня есть все права.

Тарсиец, с левой рукой на перевязи, держался в стороне от спорящих и считал очки в свою пользу. Благодаря тому, что он вынудил прокуратора пригласить сюда Каифу, ему удалось раскрыть то, что он утаивал от первосвященника, обеспечивая себе поддержку своего нового хозяина.

– Ты убеждал меня, что угроза исчезнет, если я отправлю на крест твоего «царя иудеев», – не унимался Пилат. – А сегодня я узнаю, что у него есть наследник.

– Прокуратор, я первый, кто…

– Так ты скрывал от меня его существование? Да или нет? – орал наместник, грозя указательным пальцем.

Его охватила настоящая паранойя, безудержная паника. Каифа обернулся к Савлу и долго пристально смотрел на него, словно стараясь разгадать, к каким наговорам тот еще мог прибегнуть. Потом он откашлялся и решил говорить откровенно: