В ходе переговоров 18 сентября японское командование выразило желание провести обмен пленных через 7 дней, предполагалось что будет происходить обмен из расчета «всех на всех», причем японских военнопленных планировалось передавать на фронте, а советских – на станции Маньчжурия. Тяжелораненые должны быть доставлены самолетами. Кроме того, «для сохранения чести» японцы попросили Потапова разрешить пленным иметь при себе – офицерам сабли, а унтер-офицерам и рядовым штыки, но на встречный вопрос Потапова «а если у них нет?» – не нашлись, что ответить. Комкор Жуков, руководивший переговорами со своего командного пункта на Хамар-Дабе, сообщил пожелания японской комиссии находившемуся в Чите Штерну и предложил менять пленных из расчета «одного на одного». Штерн, в своем донесении Ворошилову о ходе переговоров, согласился с этим предложением, подчеркнув, что, по его мнению, обмен пленными следует производить именно на линии фронта, «дабы японские солдаты видели, что пленных мы сохраняем». Ворошилов не возражал, указав Штерну вылететь в Тамцак-Булак «для личного руководства нашей делегацией т. к. по опыту Хасана известно, что японцы[78] очень охочи не только до бесконечной волокиты, то так способны на всякие каверзы, а люди в нашей делегации не особенно разбираются в таких делах». Решение Ворошилова было доложено Сталину, Молотову и Берия во второй половине дня 18 сентября.[79]

Из-за плохой погоды командарм 2-го ранга Штерн и комиссар Фронтовой Группы корпусной комиссар Бирюков не смогли вылететь немедленно. Они добрались до Тамцак-Булака лишь в 15.30 19 сентября, через полчаса после того, как на нейтральной полосе начался очередной раунд переговоров. К его началу новых указаний из Москвы не поступило, прежде всего по самому главному вопросу – сдавать ли японцам всех пленных или обменивать из расчета «одного на одного». Вероятно, Ворошилов не хотел принимать решение сам, без согласования со Сталиным и Молотовым. Поэтому Жуков приказал «проинформировать нашу комиссию по переговорам, что сейчас проверяются и уточняются сведения по госпиталям и городам и сведения о пленных не позднее 20.9.39 могут быть сообщены японцам».[80]

20 сентября, однако, тема обмена пленными на переговорах практически не обсуждалась, так как комиссии были полностью заняты вопросами процедуры обмена трупами погибших. Условились лишь произвести обмен пленными 27 сентября, в день окончания передачи трупов японских солдат.

26 сентября советские военнопленные, содержавшиеся в харбинском лагере, были отправлены поездом в Хайлар и далее на грузовиках к месту обмена. Режим был относительно мягким, пленным лишь «не давали смотреть на волю»; тем не менее майор Стрекалов после обмена смог доложить о наблюдавшемся им движении к Хайлару с юга колонны до 500 машин с солдатами и грузами и до полутора полков японской артиллерии.

Обмен пленными производился в двух местах – невредимых, выздоровевших и легкораненых передавали в нейтральной полосе на южных скатах высоты «752», в 8 километрах юго-восточнее Номон-Хан – Бурд-Обо, на том же месте, где велись переговоры. Тяжелораненых, которые могли не выдержать продолжительную перевозку на грузовике, доставили самолетами на выбранную в степи западнее или юго-западнее Номон-Хан – Бурд-Обо полевую посадочную площадку.

Официальные отчеты не содержат описаний процедуры обмена, поэтому остается обратиться к воспоминаниям очевидцев, написанным в шестидесятые годы и, вполне естественно, содержащим ошибки и неточности. Таких очевидцев известно двое – майор Нюмура Мацуити, представитель японского командования, непосредственно сопровождавший советских пленных к месту обмена и принимавший возвращенных японцев и Константин Симонов, в момент событий техник-интендант 2-го ранга и военный корреспондент газеты 1-й Армейской Группы «Героическая красноармейская».

Согласно Константину Симонову «Передача пленных происходила 2 октября[81] в двух пунктах: передача здоровых, а вернее, ходячих, пленных была назначена там же, где раньше велись переговоры, в центре, чуть ближе к правому флангу наших позиций. А передача тяжелораненых и не могущих двигаться назначена была ближе к нашему левому флангу, километра за полтора перед нашими позициями, на поле, которое могло служить аэродромом. Туда должны были прилететь наши самолеты, груженые японскими пленными, и их самолеты, груженые нашими пленными».

Мы с Ортенбергом приехали к месту передачи ходячих пленных рано, за час до начала процедуры. По дороге мы обогнали человек двести, маршировавших под конвоем, японцев, половина из них – легкораненые – гили с повязками, человек тридцать ехали на грузовиках.

Едва мы прибыли на место, как выяснилось, что кто-то чего-то не предусмотрел, и в результате все представители – и нагни и японские – оказались здесь. А туда, где будут передавать тяжелораненных, не послано ни одного представителя.

Между тем условленное время передачи приближалось. Чтобы понять последующее, надо представить себе схему расположения наших и японских позиций. Нагни, шедшие по границе позиции представляли собой в этом месте вогнутую в нагну сторону дугу. Таким образом, для того, чтобы проехать с правого фланга на левый по нашим дорогам, шедшим за нашими позициями, надо было делать объезд по всей этой дуге. Если же сделать тот же путь – с фланга на фланг – через японские позиции, можно было ехать по хорде этой окружности, то есть по значительно более короткой дороге.

Наш представитель – майор, которого теперь собирались отправить вместе с переводчиком туда, на левый фланг, – поехав в объезд дорогами, шедшими позади наших позиций, явно опоздал бы к началу передачи. Это сорвало бы намеченный ритуал, а мы хотели в точности придерживаться его.

Тогда тут же, на месте, неожиданно быстро договорились с японцами, и их представитель, полковник, взялся ехать вместе с нашими по прямой через японское расположение. Ортенберг, который в таких случаях мгновенно ориентировался, буквально впихнул меня в «эмку», рядом с переводчиком, прошептав мне в ухо, чтобы я не валял дурака, пользовался случаем и ехал: Там будет у тебя настоящий материал! Гораздо интереснее, чем околачиваться тут! […]

Наконец мы приехали на площадку, где должны были приземляться самолеты. По условиям, самолетов должно было приземлиться восемь: четыре с нашей стороны и четыре с японской.

Через несколько минут после нашего приезда первыми, согласно условию, стали приземляться японские самолеты. Три из них пришли пустыми только для того, чтобы забрать японских пленных. Только на четвертом оказались тяжелораненые наши – человек двенадцать: небритые, грязные, обросшие, ужасно исхудалые, в большинстве с тяжелыми ранениями, некоторые с ампутациями.