У Саши был репетитор, какая-то училка на пенсии. Она его так здорово подтянула. Он бы и мне помог.

— Так возьми у него телефон этой училки, если вы дружите, я переговорю с ней. И тебя подтянем, а то я что-то действительно перестал интересоваться твоей учёбой. А ну, неси дневник, проверим твою успеваемость!

— Пап, сразу видно, что ты отстал от жизни. Мезозой. У нас уже электронные дневники, зайди в ноут, если надо, и изучай, — Оленька вместе с отцом во весь голос залились неподдельным смехом. Хохотали потому, что это было сказано с такой горячей иронией, от которой тают арктические льды и нырнувшие за облака снега горных вершин. Это был их первый совместный искренний и взаимно открытый смех после смерти Татьяны.

XIV

Утомлённо согнувшаяся Елена Владимировна сидела на кухне, читая вынутый из отцовского шкафа томик стихов Николая Рубцова. Когда-то в юности, благодаря библиотеке отца, она была очень увлечена поэзией, но потом к неудовольствию матери Тамары Васильевны, верх всё-таки взяла математика. Директор школы решительно настоял на том, что Лена обязана поступить на физико-математический факультет педагогического института, при этом он, как далеко смотрящий руководитель учреждения, выдаст ей характеристику-рекомендацию с тем условием, что девушка вернётся на работу в родную школу.

В институт Лена поступила, но от директорской рекомендации отказалась. Не хотелось ей жить в маленьком тесном пригороде, где каждая собака наизусть знает каждый пункт твоей биографии. Лена стремилась в город побольше, где и жизнь кипит быстрее, и возможности реализовать себя как учителя и как женщину в несколько порядков шире. И вот, вернувшись к обрисованному классиком разбитому корыту, на фоне бессонных ночей при постели немощной матери, вновь погрузилась с головой в увлечение юности. Теперь поэзия взяла верх над математикой.

Поэтому когда ей позвонили с незнакомого номера и предложили поработать репетитором у двенадцатилетней девочки, Елена Владимировна вежливо отказалась. Усталость, депрессия, нежелание, напрягая мозг и волю, возвращаться к числам и формулам, необходимость быть рядом с матерью — всё это в совокупности и стало причиной бойкота. Но молодой человек оказался не только крайне настойчивым, но и весьма щедрым.

— Елена Владимировна, уважаемая, мне некогда искать другого учителя. Тем более, вас отлично рекомендовал лучший друг моей дочери. Я предлагаю вам двойную ставку за час работы, плюс я лично буду вас привозить на занятия и увозить обратно, — голосом, не допускающим отказа, сказал Евгений Борисович.

На следующий день вечером Елена Владимировна уже ехала в белом джипе на занятие к Оленьке. Причиной согласия выехать в город стало, впрочем, не решение подработать копейку на уроках, а неуёмное желание после занятия побывать в доме своего мужа Анатолия Ивановича. Уж слишком подозрительным показался Елене Владимировне звонок от соседки Маши, печальным голосом сообщившей: «Лена, беда, приезжай. Настька ведьма, к Толику снова прибилась».

И не то, чтобы захотелось проверить чистоту постели и как-то показательно наказать Анатолия за мужскую неверность, а наоборот — появилось неподдельное желание посмотреть ему в глаза, и прочесть в них отражение её собственных чувств. Чувств настоящей глубокой любви, которая превозмогает всякую разлуку и мимолётную людскую слабость. Осталась ли эта любовь? Не поверила Елена Маше, потому и ехала. Убедиться в её лжи или ошибке.

Оленька понравилась Елена Владимировне. Способная девочка, ловит всё на лету. Об этом учительница сразу сказала отцу по окончании занятия. Затем попросила Евгения завести её на один адрес неподалёку.

— Так я знаю, где это. Это же Анатолий Иванович, гитарный мастер, — уверенно ведя машину, с удивлением сказал Евгений. — Бывают же совпадения, недавно ремонтировали у него скрипку для Оленьки, представляете? Замечательный человек. Божий человек! Понимаете? Просто рекомендую от всей души. А у вас, наверное, тоже кто-то играет, что-то нужно сделать?

— Нет, мне просто с ним нужно переговорить. Проконсультироваться. Вы меня, Евгений Борисович, подождите несколько минут. Хорошо? –

— Конечно, без проблем.

Елена Владимировна достала из сумки ключи, знакомыми движениями отомкнула калитку и заглянула в окна галереи. Здесь горел свет, но никого не было видно. Потоптавшись у двери, заглянула в мастерскую. Сквозь прикрытые шторы увидела в проёме внутреннего окна два крепко обнимающихся силуэта — мужской и женский.

«Значит, правду сказала Маша», — подумала Елена Владимировна. Тягучей горечью наполнило рот, в виски мощным потоком хлынула пульсирующая кровь. Зайти или уехать? А если зайти, то что сказать им? А ничего не говорить — посмотреть в глаза, и теперь уже точно навсегда покинуть этот дом. Эх, Толик-Толик, Анатолий Иванович! Не устоял ты всё-таки перед гипнозом змеи — Настьки. Елена Владимировна выдохнула и решительно вошла в галерею, пробежала в зал и резко завернула на кухню…

— Мама, с ног собьёшь, господи! — услышала она родной и знакомый голос дочери. — Испугала! Тебе, наверное, кто-то сказал, что я приехала?

— Анька, дочка! — мать и дочь, брызнув слезами, горячо обнялись.

— Мамуль, — скороговоркой начала Аня, — я на пять сек заехала. Сейчас меня подберёт Ванька Бурцев, я к бабуле с ним поеду, она уже ждёт, мы созвонились. Там по хоспису надо пару вопросов обсудить. Папа тебе всё расскажет. Ты оставайся дома, а завтра уже обо всём договоримся, посидим, поокаем.

— Так сразу и уезжаешь, — изумилась Елена Владимировна, — и не поговорим?

— Мам, ну, сказала же, Ванька подъезжает, друг детства. Я почти месяц тут буду, отпуск взяла, наболтаемся ещё. Всё, пока-пока, побежала, а то неудобно, попросила человека подкинуть, от семьи оторвала.

Елена Владимировна и Анатолий Иванович остались одни. Они посмотрели в глаза друг другу, пытаясь подобрать слова для начала разговора, которого жаждали оба.

— Может, снимем все вопросы поцелуем, а? Так давно не виделись. Соскучилась? — вдруг спросил Анатолий Иванович.

— Ещё как, — ответила Елена Владимировна.

— Та-а-к, я вижу у вас тут надо-олго, — раздался голос Евгения Борисовича, входящего в зал. — Все двери были открыты, извините, конечно, что без стука, но темнеет на улице. Кстати, здравствуйте Анатолий Иванович! Вы меня отпускаете Елена Владимировна?

— Ой, Евгений Борисович, простите меня, — смутилась хозяйка дома.

— Не надо этих сантиментов, я всё понял сразу, — широко улыбнулся Евгений, на его щеках загорелся лёгкий румянец. — Да и в калитку вы не звонили, а открыли своим ключом. Это знак, что вы и есть та самая, которую ждёт и по которой тоскует мастер. В таком случае я могу спокойно ехать к Оленьке. У нас завтра чаепитие, Анатолий Иванович. Мне так хотелось вам об этом сказать. Юля будет знакомиться с Олей. Переживаю немного, но, думаю, что всё будет хорошо.

— Любовь — это искусство проигрывать. Оля освоила его. Всё