И вот теперь, когда они столь удивительным образом вновь повстречались в России, уже когда эта военная кампания показала себя самой жестокой и кровавой из всех, в которых ему до сего дня довелось участвовать, на князя некстати нахлынули добрые воспоминания о веселом прошлом в обществе лихого француза.

— Думали ли мы, что увидимся в таких обстоятельствах? — философски заметил князь, наблюдая за впечатлениями посланника Наполеона от увиденного в русском лагере. — Сейчас было бы естественней побеседовать где-нибудь за стаканчиком вина или водки.

Посланник сдержанно кивнул и ничего не ответил. Внушительное число русских бивуаков и общее настроение лагеря чрезвычайно встревожили Лористона. Эмиссар Бонапарта однозначно не ожидал увидеть столь мощную, хорошо обеспеченную оружием и провиантом группировку. Отовсюду доносился аппетитный запах приготовляемой на кострах еды, громкие голоса, песни и даже смех. Пели стройно, с задором. Не знал Лористон, что для такого эффекта по задумке Михаила Илларионовича Кутузова были вызваны профессионалы — специальные группы песенников.

Звуки и ароматы, вполне мирные, вызывали у французов дрожь и не предвещали ничего хорошего. От этого лагеря исходила столь могучая сила и все дышало такой спокойной уверенностью, что к ставке Кутузова, расположившейся в деревне Леташевке близ Тарутино, эмиссар Наполеона прибыл окончательно подавленным.

План главнокомандующего русской армией сработал на славу.

Пресытившись сильно озадачившей его картиной, Лористон обратился к своему русскому «другу».

— Поди, вина-то у вас и нет, разве что из старых запасов?

— А-а, вы насчет санкций? — князь усмехнулся. — Так сами понимаете, негоже во время войны употреблять вино и пищу агрессора. Да и вообще, чем водка-то хуже вашего шамбертена, мой друг? Хотя, конечно… Сыра бри мне порой не хватает, признаюсь вам.

— Не спорю, — кивнул Лористон, — без французского вина можно прожить. Россия — страна богатая. Захотите — будете свое делать, да хоть бы в Крыму или на Дону. Не возьму только в толк одного: отчего вы, не покупая наши товары, наказываете тем самым и своих граждан тоже, ограничивая их в правах?

— Досужие беседы о правах, мой дорогой, привели Францию к кровавой революции, а нас с вами — к барьеру, за которым уже маячит чья-то погибель. Наверняка вы уже понимаете, чья, — сурово ответствовал русский князь. — А граждане наши отродясь ни сыра вашего, ни гусиной печенки не пробовали. Что же до дворян, то мы потерпим как-нибудь годок-другой.

Не меньше, чем удивило Лористона русское войско, Волконского поразил внешний вид самого Кутузова. Как правило, тот одевался довольно просто: сюртук, через плечо любимая нагайка да портупея. А тут знатно принарядился, даже надел парадный мундир.

Кутузов и Лористон остались наедине. Обсудили погоду, парижские новости, попили чаю с мятой и медом, заменившим сахар. Не торопясь переходить к основной причине своего визита, Лористон поинтересовался, почем в московских магазинах до войны продавали кофе и сахар.

Кутузов лишь плечами пожал, давая понять посланнику, что о таких вещах он не помнит.

— Знаю, что вы хотите дешево покупать сахар и кофе, и также знаю, что император твердо настроен иметь в торговле с Россией режим наибольшего благоприятствования, — произнес Лористон. — Мы можем все устроить. Император не раз говорил мне, что русские, в сущности, ничего плохого ему не сделали. Другое дело — англичане… Тут мы не церемонились бы. С русскими — иначе. Наполеон искренне любит своего брата императора Александра. У нас все еще есть возможность перестать лить кровь и жечь порох, Ваша светлость.

— Господин посланник, я крайне признателен вам за столь добрый посыл в самом начале нашего разговора. Однако же, как человек военный, я не привык ходить вокруг да около. Не сомневаюсь, что вас привело ко мне дело срочное. Как вы могли убедиться, у нас времени достаточно, мы никуда не торопимся, чего не скажешь о вашей армии, которая начинает испытывать лишения.

Лористон еле заметно поморщился.

— Ваша светлость, — он резко сменил тон, — император разочарован методами, которыми русские ведут эту кампанию. Ваша армия после битвы у Бородино избегает открытых сражений, ваши крестьяне бесцеремонно атакуют наши арьергарды, грабят их, убивают французов. Более того, насколько мне известно, некоторые ваши регулярные части, казаки и даже гусары, подобно лесным разбойникам, ведут войну у нас в тылу, пренебрегая всеми известными в цивилизованных странах законами ведения войны. Мне представляется, что вам как командующему русской армией следует… умерить жестокость и бесчестность ваших подчиненных. По дороге сюда на мой отряд напали какие-то люди, вооруженные чем попало. Мне с трудом удалось выйти целым и невредимым из этой истории. А ведь мы говорим про официальное лицо, про посланника самого императора!

Лористон, сам того не предвидя, вызвал своими словами столь искреннее возмущение, что за ним последовал приступ гнева со стороны русского фельдмаршала. Дипломатическая беседа не задалась. Лицо Кутузова налилось краской, он стал похож на зреющую свеклу. Приблизившись к графу, он шепотом, чтобы снаружи никто даже при большом желании не сумел бы разобрать ни звука, произнес на блестящем французском:

— Господин посланник, вы со своим сукиным сыном — императором и армией его, скорее напоминающей сброд, если судить по ее поведению, вторглись в мою страну. Сожгли Москву, разорили Смоленск и другие города и деревни, убили тысячи русских. И после этого смеете упрекать меня в том, что вас по дороге чуть не пристрелили, как собаку? Вот что я вам скажу: убирайтесь из России, пока не поздно. Гнев народный я контролировать не уполномочен и, увы, не смогу. Ибо народ почитает вашу авантюру не менее, чем нашествие татар. Если ваша армия не покинет пределы России до конца осени, она обречена остаться в нашей земле навсегда. У вас еще есть шанс.

Лористон побагровел не меньше Кутузова.

— Вы много на себя берете, фельдмаршал, — возмущенно прошипел он в ответ. — Говорите так, словно вы и есть вся Россия или даже сам государь Александр. Меж тем ваше положение далеко не так надежно, и ваши поступки часто усугубляют его…

— Да, я знаю, — улыбаясь, перебил собеседника Михаил Илларионович. — Есть у нас не только блаженные идиоты, вроде Чичагова и иже с ним, кои не ведают, что творят, но и «французская партия» в войсках и при дворе, мечтающая сделать Париж столицей объединенной империи, раздробив Русь на княжества. Только ничего у них не выйдет.

— Так уж и ничего? — с вымученной улыбкой поинтересовался Лористон.

— Ничего, — серьезно отвечал Кутузов. — Они родились в России, а русскими никогда не были. Народа своего не чувствуют, счастия просто быть русскими не осознают. Ну вам не понять… Вы не лелейте несбыточных надежд: пока не прогоним вас взашей за Неман, нужен будет Кутузов.

Фельдмаршал замолчал, уставившись в окно. Так сидели они, не глядя друг на друга, молча, тяжело дыша, пока Кутузов не встал из-за стола и не сообщил парламентеру, что письмо от Наполеона он передаст адресату, а их встреча на этом закончена.