Впрочем, Флинт был совсем другого мнения. Румянец так красиво подчеркивал искристую зелень её глаз! Он с сожалением отвел от неё взгляд и уже снизу, из камышей, приглушенным голосом предупредил:

– Будь осторожна! – потом со смешком добавил: – Жизнь в гареме не так романтична, как ты думаешь.

Своё возмущение высказать было уже некому, и Ольга не торопясь огляделась вокруг. Было настоящее летнее утро. Легкий ветерок шевелил камыш, будто кто-то невесомый прогуливался по его верхушкам. Впрочем, никаких романтических эмоций у Ольги это колыхание не вызвало – ей было тревожно и одиноко. Стоять на земле расхотелось. Теперь уже фелюга казалась ей если не крепостью, то домом, за стенами которого можно спрятаться. На всякий случай она втащила трап на борт, а браунинг взяла в руку. Потом, посмеявшись над своими страхами, решила заняться своим туалетом.

Прежде всего, надо было наконец решить, что делать с длинными волосами? Ухаживать за ними в дороге, где о ванной приходилось только мечтать, становилось всё труднее и труднее. В ящике с инструментами Флинта она нашла большие ножницы, наточенные достаточно остро. Ими моряк легко резал даже толстую парусину. Ольга взялась за них поудобнее, перекрестилась на восток, за неимением иконы, и одним движением – чтобы не передумать отчекрыжила свои прекрасные вьющиеся волосы под самый корень. Господи! Она взглянула в маленькое кругленькое зеркальце и чуть не заплакала: мальчишка, да и только.

Впрочем, в любом деле можно было найти свои преимущества: теперь ей понадобится совсем немного пресной воды и французского мыла, кусок которого так истончал с того времени, как она покинула крейсер.

Ольга тщательно вымыла волосы холодной водой. Потом ведром вытащила морскую воду, которая оказалась намного теплее и преснее, чем черноморская. Разделась и с удовольствием, не спеша, искупалась. Ощущение удивительной легкости и здоровья пришло к ней: каждая клеточка тела пела и радовалась жизни. Она позволила себе даже немного понежиться под лучами тёплого летнего солнца и переоделась в столь дорогое серое платьице. Голове было легко, шею приятно холодил ветерок и – ещё одно преимущество – волосы были почти сухими! Ольга уже привычно простирнула свое бельишко и тельняшку Флинта, которую он небрежно бросил на корме. Она даже украдкой понюхала тельняшку: Сашей пахнет!

С чувством некоторой приятной усталости после домашних забот Ольга прилегла на свое деревянное ложе и задремала.

Во сне она шла по дремучему тёмному лесу. Где-то вверху, за густым темным шатром ветвей, угадывалось солнце, но здесь было сыро, пахло прелыми листьями и грибами. Тропинка была узенькой и почти скрывалась в траве. Куда она шла, княжна не знала, но во сне чувствовала, что ей непременно нужно туда попасть.

Тропинка привела её к домику на краю болота. Он открылся глазам как-то вдруг: блеснул солнечный свет, и мрак сырого леса остался позади. Домик не был какой-то избушкой на курьих ножках, а выглядел как весёлый легкий теремок, будто страшная сказка именно здесь обретала свой счастливый конец.

На невысокое резное крылечко вышла стройная красавица, одетая по старинной моде в платье на кринолине.

– Раз пришла, заходи, – сказала она остановившейся в нерешительности Ольге. – Сказывай, что за нужда привела тебя ко мне?

– Узнать хочу: тот мой избранник или не тот?

– А зачем тебе?

– Чтобы больше не ошибиться.

Красавица звонко расхохоталась.

– Хочешь, значит, жить без ошибок?.. Разве ты – святая?

– Нет, я – обычная женщина.

– Обычная женщина, дорогая внученька, своё сердце спрашивает, а не к гадалке идёт.

– Но вы же всё знаете!

– Знаю… А ты, выходит, судьбу обмануть хочешь? Увы, простым смертным это не дано… Я сама, слышала, ошибалась, но тем и прекрасна жизнь чувственная, что отличается она от холодного знания…

– Эй, на судне, спустить трап капитану! – разбудил её голос Флинта. – Спишь на вахте, разгильдяй!

Ольга поспешно спустила трап. Флинт легко взбежал по нему, сбросил в лодку большой мешок и спрыгнул следом. И замер.

– Тебе не нравится? – дрогнувшим голосом спросила Ольга.

– "Во всех ты, душенька, нарядах хороша!" – успокоил её Флинт, но не сдержал вздоха: – А волосы всё-таки жалко!

Она стояла перед ним такая юная, со стрижеными волосами выглядевшая не больше, чем на шестнадцать лет, – у него даже сердце затрепетало от нежности и любви. Он подошёл, обнял её за плечи, и она откликнулась на его порыв, подставив губы для поцелуя.

– Оленька!

Он погрустнел.

– Удивительное совпадение: мою маму тоже звали Ольгой. А папа называл Лелькой… Они очень любили друг друга. Наверное, поэтому я всегда тосковал по чувству высокому, чистому, но ни до Агнии, ни после неё я не встречал женщины, которую мог бы полюбить и которой мог отдать своё пылающее сердце. К сожалению, прекрасные женщины любили отважных, честных героев только в книгах… Вот я и почитывал сказочки, как маленький мальчик!.. А сказка, оказывается, рядом была. Так бы и прошёл мимо, если бы судьба не взяла за шиворот и не ткнула носом: "Смотри!"

Он опять поцеловал её, но тут же легонько отодвинул от себя.

– Не время расслабляться, моя дорогая!.. Жизнь торопит, требует принимать решение и потому вначале я вынужден спросить тебя: готова ли ты доверить мне свою честь, жизнь, идти за мной, куда бы я ни пошёл, быть моим другом, соратником, женой в горе и радости?

Ольга вздрогнула от торжественности его тона, но, не колеблясь более, ответила:

– Согласна.

– Тогда прочитай это, – Флинт протянул ей грязный, помятый конверт.

Княжна осторожно открыла его и тут же протянула обратно.

– Письмо адресовано тебе.

– Читай!

Она пробежала глазами письмо.

– Подписано – твой дядя Всеволод Романов. Ты же говорил, что у тебя нет родственников!

– Я и сам так думал: папа погиб в Новороссийске в 1905 году; дядя командовал кораблем, который не поддержал восставших. С тех пор мама его имени никогда не упоминала, и я решил, что дяди тоже нет в живых… Конечно, наша семейная история не такая романтичная, как у тебя, но тоже дошла до меня в искаженном виде. Романовы всегда были военными моряками. Из двух братьев дядя Всеволод считался самым разумным, и папе – горячей голове! – его всегда ставили в пример… Я только позже понял, что в тот вечер приезжал он…

– О чем ты?

– Однажды поздно вечером, спустя месяц со дня гибели папы, я услышал из гостиной громкие голоса. Моя тихая, спокойная мама в истерике кричала кому-то: "Убирайся прочь, мне от тебя ничего не нужно!" Незнакомый мужской голос пытался успокоить ее: "Оля, ты же не сможешь в одиночку прокормить себя и Сашку!" Но мама продолжала кричать, а когда я попытался выйти из детской, закрыла дверь своим телом и не выпустила меня. Утром я спросил её, кто это был. Она зло отмахнулась: "Так, один дрянной человечишка!"