Моя идеальная жизнь с каждым фрагментом окрашивалась в уродливые оттенки. Правда. Сейчас это слово звучит пугающе. Страшно. Мою жизнь расплющивает локомотив. Безжалостно сминая все, что я любила. Все, чем жила.

Больше нет воспоминаний — это все ложь. Нет жизни. У меня ничего нет. Я никому не нужна. Пустое место. Нет, хуже. Мусор. Предмет презрений и насмешек.

Нет слез. Нет истерики. В голове пустота. Пустыня. Опустошение. Продолжаю смотреть в одну точку. На остановившийся кадр с искаженным лицом существа некогда бывшего моим мужем. Вся моя жизнь уместилась в несколько кадров. Уродливых. Отражающих всю суть моего существования.

— Падшие самки, — раздается голос за спиной.

Я даже забыла, что нахожусь в помещении не одна. Все потеряло смысл. Я больше не ощущаю себя. Не вижу будущего. Кажется, во мне сгорело все. Осталась пустошь. Без чувств. Эмоций. Целей.

— Что? — бросаю глухо. Сдавленно. Способность мыслить, пока не вернулась.

— Бросаются на низшего самца. Расстилаются. А у него ведь огрызок между ног. И тем пользоваться не умеет. Ничтожество, — презрительно фыркает.

— Хочешь им помочь? — горько усмехаюсь. — Вперед. Покажи как надо.

— Нет, — подходит ближе. Ощущаю горячее дыхание на затылке. — Я не распыляюсь на случайные связи. Акт близости — это сплетение энергий, — голос становится тише, — Чувственный диалог тел. Бурлящее желание дарить партнеру наслаждение. Музыка душ, дарованная свыше.

Бархатный голос заставляет вздрогнуть. Осознать, что мне ничего подобного никогда не испытать. Для меня даже эта дорога закрыта. Чувствую себя полным ничтожеством. Презираемая мужем. Коллегами. Выкинутая всеми на обочину жизни. Если меня не станет, никто этого не заметит.

— Без разницы, — шепчу сдавленно.

Как я могла быть настолько слепой? Почему не замечала происходящего? Как столько лет позволяла себе жить во лжи? Не улавливала даже насмешек за спиной? Не понимаю. Не могу найти ответа.

Резко разворачивает меня в кресле. Упирается руками в подлокотники. Наклоняется. Смотрит внимательно.

— На тот момент кокон лжи был твоим спасением, — нежно убирает прядь волос мне за руку. — Отгородил от зла людского. Ты так хотела нормальной жизни, что всеми силами держалась за иллюзии. Подсознательно защитила себя, ослепила, лишь бы не позволить прошлому взять верх, вновь кинуть тебя на дно.

В черном золоте глаз вижу нечто новое. Никогда прежде эти глаза не выглядели настолько человеческими. Ощущаю теплоту иного рода, родную. Снова обман. Иллюзия. Не может в нем быть ничего родного. А где-то в глубине души, что-то тянется к нему. Хочется протянуть руки и почувствовать его защиту. Чтобы укрыл от мира. Унял боль. Знаю, не понимаю, откуда, просто знаю — он способен это сделать. Глаза, невозможные, нереальные, близкие, согревающие. Очередная иллюзия?

Но зачем он успокаивает меня? Где его насмешки? Почему не тыкает в лицо правдой? Оборотень может сейчас сказать тысячи обидных фраз. И я не смогу возразить. Может добить. Легко играючи. Но он этого не делает. Почему?

— Я была… как те… самки… также повелась на него… даже больше… вышла замуж… — делаю за него его работу. Говорю правду, убиваю себя ей. Режу. Кромсаю. Хватит самообмана. Пора прозреть. Окончательно. Полностью.

— Нет, — неожиданно вздрагивает. В глазах улавливаю отражение своей боли. Кажется, даже дыхание волка стало хаотичным, прерывистым. — Нет. В них преобладает только примитивная похоть. Желание утолить низменные потребности. Ты же хотела отмыть его. Поднять немного выше. Вытянуть свинью из грязи и очеловечить. Только не учла одного…

— Что? — заворожено смотрю на оборотня. Впитываю каждое слово. Странный момент. Пугающий. Завораживающий. Волшебный.

— Подобное тянется к подобному. Особи, как Джек и те самки, наслаждаются грязью, — наклоняется еще ниже, трется носом о мою щеку. — У них природный инстинкт измазать того кто чище. Утянуть к себе на дно. Им не удалось тебя замарать. Это породило еще больше злости и зависти.

— Не смеши. Какая еще зависть! Они… они… я была посмешищем… — закусываю губу до крови.

— К тебе не липла грязь. А они подсознательно понимали — их удел — вот такие жалкие самцы. Судьба — ползать в экскрементах. Ведь нормальный самец учует нутром вонь. Не подпустит к себе падшую самку.

Замираю. Забываю, как дышать. Впитываю в себя его слова. Они живые. Исцеляющие.

— Ты была выше их. Поэтому они объединились в стаю, чтобы было легче уничтожить.

Одним едва уловимым движением слизывает выступившую на губе кровь. Закрывает глаза. По лицу оборотня проходит волна блаженства. Четкая. Осязаемая. Искренняя? Натуральная?

Нет. Я снова вижу то, чего нет. Он просто пожалел меня. Видел весь этот стыд. Позор. Я настолько жалкая, что он не может добить. А я не сомневаюсь — собирался.

Он видел не раз эти унизительные кадры. Подозреваю, показал не все. Он знает о моей жизни больше, чем я сама. Как же стыдно. Кровь приливает к щекам. Стыд печет кожу. Оставляет ожоги внутри.

— Стыд лишний… Вивьен, — его ноздри трепещут. Он вбирает мои эмоции, поглощает их. — Ты была правдива в своих проявлениях и намерениях… в той ситуации. Искренности стыдиться не стоит. Она заслуживает восхищения.

Мы замираем. Глаза в глаза. Близко. Нет слов. Никаких движений. Только неведомая сила бушует между нами. Одна на двоих. Единая. Загадочная. Волшебная. Она входит под кожу. Блуждает от меня к нему. Заставляет оторваться от земли. Путешествовать по коридорам черно-золотой вселенной.

Оборотень разрывает контакт. Отходит. Словно тепло забирает. Снова окутывает холод. Возвращается боль. — Пойдем. Или ты хочешь еще что-то посмотреть? — в глазах вновь пляшут лукавые чертики, на губах хитрая усмешка.

— Думаю, с меня хватит, — поднимаюсь и следую за ним.

Он снова, такой, как всегда. Ничего не напоминает о пережитых несколько назад минутах единения. А только у меня в душе чувство, что между нами произошло нечто гораздо большее чем близость. Намного интимней, сокровенней. Склоняюсь к единственно верной мысли — это не что иное, как плод моей фантазии. Иллюзия растревоженной души.

— Возможно, твоя семейная жизнь, была послана тебе, как кара за прошлые грехи, — замечает невозмутимо, пока мы едем в лифте.

— В твоих словах есть зерно истины, — отвечаю глухо. Он попадает в точку. Нет смысла спорить. — Все мы не безгрешны.

Отворачиваюсь. Не хочу продолжать разговор. Не хочу тревожить прошлое. Оно уже похоронено. Ничего не изменить, как бы я не старалась. И оборотня это никак не касается. Оборотень итак, слишком сильно пролез в душу. Хватит. Давно пора перекрыть ему доступ.

Мы вновь оказываемся в кольце журналистов. Вопросы. Любопытные взгляды. Я не реагирую. Послушно стою рядом с ним. Рэймонд отвечает на вопросы. Благодушный. Слегка надменный. Привычный. Тот человеческий образ исчез. Передо мной снова хищник. И он готовит новую атаку.