Она знала, что супруг заботится только о нерожденном ребенке, а до ее горя ему нет дела. Алиенора была одинока в своей скорби, но все же протянула к нему руку:

– Пожалуйста, останься со мной.

Генрих хотел было уйти, но, поколебавшись, со вздохом забрался на кровать, лег и обнял ее, устроив подбородок на ее плече. Она чувствовала, как шею покалывает его борода, ощущала тепло его дыхания, и это было хоть какое-то утешение. Лежа в его объятиях, она вспоминала, как они с Петрониллой крепко прижимались друг к другу в их детской постели. Алиенора помнила запах свежего белья и ночных сорочек, нежной кожи, спутанных волос. Девочки хихикали под одеялом, засыпанным хлебными крошками и заляпанным липкими пятнами меда, который они потихоньку таскали со взрослого стола; однажды умыкнули даже кувшин с вином. Шепотом поверяли друг другу секреты, делились надеждами и мечтами. Давным-давно и далеко-далеко. Как они были наивны и невинны! Тесно прижавшись к сильному телу мужа, Алиенора не решалась заплакать, ибо знала, что, начав, остановиться не сможет.

Дворец Бомонт, Оксфорд, июль 1157 года

– Госпожа, я привела кормилицу. – Изабелла поманила рукой молодую женщину на сносях, которая ждала на пороге комнаты, смиренно опустив глаза и сцепив руки на огромном животе. – Это госпожа Годиерна из Сент-Олбанса, женщина достойная во всех отношениях. Ее рекомендуют многие, не только я. – Она сделала знак повитухе, что та тоже может войти.

Молодая женщина с трудом присела в реверансе. Ее волосы благочестиво скрывал вимпл из беленого полотна. У нее была светлая гладкая кожа и белые руки с коротко обрезанными чистыми ногтями. На пальце блестело простое обручальное кольцо, но других украшений она не носила.

– О тебе очень хорошо отзываются, – обратилась к ней Алиенора, улыбаясь Изабелле, которая, вместе с повитухой Алисой, взяла на себя труд найти подобающую кормилицу для королевского отпрыска. На эту роль предлагали себя многие женщины, но мало кто из них отвечал всем требованиям. – А кто твой муж?

– Я вдова, госпожа, – негромко, но с достоинством произнесла Годиерна. – Мой муж был сержантом и служил у епископа Сент-Олбанса. Он умер от подагры, прежде чем я узнала, что жду ребенка. Сейчас живу с матерью.

Хорошо. Значит, ей не нужно ублажать мужчину.

– Дай мне осмотреть тебя.

Годиерна неторопливо расстегнула платье и спустила его вместе с нижней рубашкой, обнажив тяжелую белую грудь с проступающими голубыми венами, бледно-коричневыми сосками и крупными ареолами. Женщина была в теле, но не толстуха, живот ее уже сильно выдавался вперед.

– Одевайся, – сказала Алиенора. – Я не вижу в тебе изъянов и возьму тебя кормилицей для малыша, когда придет время. Мой канцлер проследит, чтобы тебе заплатили.

Застегнув платье, Годиерна снова сделала реверанс, и повитуха тут же увела ее из комнаты. Алиенора повернулась к Изабелле:

– Мне она понравилась, спасибо.

– Рада, что вы ее одобрили. – Изабелла наморщила нос. – Так много женщин предлагали свои услуги. Я никогда не видела столько беременных, но ни одна из них не годилась. Годиерна оказалась единственным зерном среди плевел.

Алиенора усмехнулась:

– Осенью всегда рождается много детей. Рождественские гулянья и темные зимние дни способствуют появлению богатого урожая в пору жатвы.

Изабелла промолчала. Может, это и касалось других женщин, но не ее.

Они с Алиенорой отправились с шитьем в сад, чтобы заняться вышиванием при ярком свете летнего дня.

– Как вы думаете, король вернется к тому времени, когда вам рожать? – спросила Изабелла, как только они уселись.

Алиенора взяла из шкатулки для рукоделия моток шелковых ниток.

– Обещал, но у Генриха слова часто расходятся с делом.

Уладив пограничные разногласия с Шотландией, король двинулся покорять валлийского правителя Оуайна Гвинеда и с этой целью повел войска к замку Рудлан. От него давно не приходило вестей, но Алиенора была уверена в успехе мужа. В этот раз они расстались довольно мирно. Перед его отъездом супруги снова сблизились, вместе посетили мессу в бенедиктинском аббатстве Сент-Эдмендс с его роскошным алтарем из кованого серебра с драгоценными камнями. После этого Генрих отправился в Уэльс, а Алиенора поехала в Оксфорд, где коротала время до рождения их четвертого ребенка. Она уловила беспокойство в вопросе Изабеллы и почувствовала легкое раздражение.

– Нельзя так опекать мужа, ты же ему не мать. Он в состоянии сам позаботиться о себе.

Изабелла изумленно взглянула на нее и смущенно потупилась:

– Какое-то время я была ему почти матерью.

Лицо Алиеноры выразило удивление, но она ничего не сказала – в иные минуты лучше промолчать.

Изабелла вздохнула и расправила плат под напрестольный крест, который расшивала шелковыми нитками.

– Мой отец однажды уехал на войну и не вернулся. Я не хочу так же скорбеть по мужу.

– Такова участь мужчин, их жизнь сопряжена с риском, надо смириться с этим, – отрезала Алиенора.

– Я знаю и пытаюсь уговаривать себя, но все же волнуюсь. Когда нас поженили, он был еще мальчиком. Я тоже была очень молода, но уже созрела для брака, а он еще нет. Мне приходилось утешать его и утирать его детские слезы. Поэтому я всегда относилась к нему по-матерински.

Алиенора колебалась: выразить ли подруге сочувствие или намекнуть, что той пора оторвать мужа от своей юбки. В конце концов сочла за лучшее проявить деликатность и прикоснулась к рукаву Изабеллы:

– Я не могу сказать тебе, когда он вернется. Это зависит от короля. Подумай лучше о том, что Гильом привезет с собой мешок грязного белья в стирку, по ночам станет стягивать на себя одеяло, – есть о чем горевать.

Изабелла изобразила бодрую улыбку.

– Я буду вспоминать ваши слова каждый раз, когда во мне проснется наседка; особенно про грязное белье, – заверила она Алиенору, но ее грустные глаза нисколько не повеселели.

* * *

Плечи Амлена зудели, как будто с внутренней стороны кольчугу покрывали мелкие шипы и пронзали стеганый подлатник. Удушливая августовская жара пропекала все тело под доспехами, но пуще жары Амлена терзала тревога. Генрих с конным отрядом двинулся короткой дорогой через лес Кеннадлог, а основные войска и обозы с припасами отправил по берегу. В результате такого маневра он намеревался вынырнуть в тылу у Оуайна Гвинеда около Басингверка, окружить его и вынудить сдаться.

Проводники-валлийцы, недоброжелатели Оуайна, вели англичан нехожеными тропами, узкими и извилистыми. Томительный зной обременял всадников, словно лишний груз. Там, где деревья были повалены, проглядывало небо, темная лесная зелень разбивалась золотыми солнечными заплатами, и воздух становился свежее. Казалось, они попали в потусторонний мир, и хотя Амлен часто охотился в густом лесу, этот пейзаж выглядел неведомым и опасным.