Журналист рванул дверь.

Наташа спала сидя, уронив голову на руки, лежащие на столе. Дремала она чутко – а может, лишь делала вид? – потому что сразу встрепенулась и спросила:

– Что случилось?

– В вагоне новое убийство.

– О, господи! – Проводница схватилась за голову.

Полуянов, стоя в дверях, краем глаза наблюдал за шевелением в вагоне: вот седовласый Старообрядцев зашел в купе народной артистки Царевой, а потом быстро вынырнул оттуда и скрылся в купе Марьяны.

«Артисток тоже нельзя сбрасывать со счетов, – подумал Дима. – Хотя в роли убийц их трудно представить... Но теоретически – обе могли... Царева ушла из тамбура раньше нас, а еще до того откололась Марьянка... В результате минут пятнадцать одиночества было у народной артистки, а у старлетки так и целых двадцать. Достаточно времени, чтобы всадить нож в спину Волочковской. А ведь бедная Оля мне говорила: она знает, кто убийца... А нас, я почему-то уверен, подслушивали... Царева под конец разговора точно что-то слыхала. Значит, Волочковская оказалась права в своих подозрениях? Потому убийца и зарезал ее?.. Как жаль, что несчастная не договорила – проклятая Царева помешала. А теперь Волочковская уже ничего не расскажет...»

Проводница вскочила. Заспанная, со смазанной косметикой и спутанными волосами, она наспех поправляла форменную рубашку.

– Кого убили-то? – спросила Наталья отчего-то шепотом.

– Волочковскую.

– Кошмар... Где она?

– В своем купе. Вызывай, Наташа, ментов.

«Похоже, железнодорожница – не убийца, – подумал Дима и почему-то почувствовал от этой мысли облегчение. – Или она лишь притворяется сонной? Искусно играет? Господи, у меня от убийств, происшествий, а также от недосыпа уже ум заходит за разум! Воистину: как хороши эти белые ночи...»

Сам он бросился к другим купе – ему чертовски захотелось опередить Старообрядцева, первому увидеть и Ковтуна, и Кряжина, заглянуть им в глаза. Все-таки, если рассуждать здраво, наиболее вероятный убийца – кто-то из мужчин.

В узком коридоре Диме повстречались Царева и Марьяна. У девушки лицо перекошено. А народная артистка закусила губу, в глазах – слезы.

– Не заходите в купе и ничего не трогайте! – скомандовал на ходу Полуянов и проследовал дальше.

Ему встретился Старообрядцев.

– Давайте, вы – к Ковтуну, я – к Кряжину, – приказал журналист.

Оператор согласно кивнул. Просто поразительно, что Полуянову, который по роду своей работы никогда не бывал начальником (стажерки с журфака не в счет), в стрессовых ситуациях удавалось рулить людьми. И окружающие его охотно слушались.

В купе Кряжина дверь оказалась заперта, на стук не отвечали. Журналист заколотил сильнее, кулаком. Периферийным зрением заметил, как Старообрядцев заходит в обиталище Елисея Ковтуна.

Наконец дверь Николы отворилась, и артист предстал пред журналистом: в трусах и майке, волосы всклокочены, глаза таращатся на яркий свет, попахивает перегаром.

– Чего надо? – весьма нелюбезно спросил громила-актер.

– Волочковскую убили.

Полуянов внимательно отсматривал, как отреагирует на новость Кряжин. Да и новостью ли стало для него сообщение о смерти примы? На лице артиста отразились одновременно удивление и страх.

– Шутишь?! – угрожающе пробасил он.

– Какие тут шутки!

– Кто убил? Где? Когда?

Изумление пропало с лица актера, теперь на нем оставался написан только ужас – почти животный, нечеловеческий.

– Давай одевайся, – скомандовал журналист, – сейчас милиция придет.

Кряжин вдруг схватился за голову, прикрыл лицо своими огромными руками. Глухо и умоляюще проговорил:

– Это не я! Я не убивал!

Из-за того, что артист заслонил физиономию ладонями, Дима слышал его слова – несмотря на профессионально поставленную дикцию – не слишком хорошо. И совсем уж мало внятно прозвучал следующий то ли рык, то ли умоляющий всхлип Николы:

– Ну скажи мне, что это не я! Пожалуйста!

Реплика прозвучала по меньшей мере странно: сказать – ему, что не он – убил. Полуянов хладнокровно ответствовал:

– Милиция разберется. Одевайся.

Тут к журналисту подошел растерянный Старообрядцев, проговорил:

– Ковтуна нигде нет.

– А где ж он?

– Представления не имею.

Кряжин все еще маячил в дверях. Он отнял руки от лица, на его глазах набухали слезы.

– Ты не знаешь, где Ковтун? – быстро спросил его Дима.

– Откуда мне знать! – злобно бросил актер и рывком закрыл дверь перед носом у репортера.

– Пойду, тоже поищу, – бросил Полуянов главному оператору.

Заглянул в туалет – пусто. В курительном тамбуре – тоже никого. А вот дверь, ведущая в другие вагоны, оказалась не заперта. И журналист стал вспоминать – пока дымили там всей честной компанией, он ведь даже не посмотрел, на замке ли та. «Наверное, Ковтун ушел из вагона раньше, – подумал Дмитрий. – После перекура я стоял в коридоре, и мимо меня никто не проходил».

Полуянов вернулся из тамбура. Марьяна с Царевой о чем-то негромко беседовали, стоя неподалеку от туалета. Лица у обеих были растерянные, испуганные, недовольные. Полуянов последовательно осмотрел все подряд купе, даже собственное. Пусто. Лишь у себя поспешно одевается Никола Кряжин, приглаживает перед зеркалом волосы своими могучими пятернями.

Ни в рабочем тамбуре, ни во втором туалете, ни в служебных помещениях продюсера также не оказалось.

Проводница доложила:

– Ментов я вызвала, они скоро прибудут. А что ты ищешь?

– Не что, а кого. Ковтуна. Ты его не видела? – в этой ситуации они с Натальей как-то непроизвольно перешли на «ты».

– А кто это?

– Такой бледный, вертлявый молодой человек.

– А-а. Видела, но давно. Сразу, как ты ушел, он ко мне ввалился.

– Зачем?

– Да ерунду какую-то нес.

– Какую ерунду?

Наталья отвела глаза.

– Просил открыть ему купе... ну, то самое, где покойник лежит.

– Что-о? А зачем ему?!

– Он сказал, – усмехнулась Наталья, – что-то важное там оставил...

– Ни фига себе! – потер лоб журналист. – Почему ж ты раньше не сказала?

– А почему я должна тебе докладывать?

– И ты что, открыла ему дверь?

– Да нет, конечно! Тем более на ней пломба. Менты опечатали.

– А что Ковтун?

– Разозлился и ушел.