Офицер охнул, но не решился ей помешать.

Хиона отнесла ребенка туда, где какая-то женщина вырывалась от двух удерживавших ее солдат.

Малышу, видимо, понравилось, что Хиона его несет, а когда она подошла к его матери, внезапно наступила тишина, словно все онемели от изумления.

— Ваш сын очень красивый мальчик, — сказала Хиона по-славонски. — Сколько ему лет?

— Т-только… т-три годика… милостивейшая… госпожа, — еле выговорила женщина в полном ошеломлении.

Хиона отдала ей сына и сказала:

— Мне очень понравилась роза, которую он мне подарил. Благодарю вас от всего сердца.

Мать взяла у нее ребенка, а когда она повернулась, чтобы присоединиться к королю, толпа разразилась приветственными криками.

Король, словно не веря своим глазам и ушам, стоял на нижней ступени, и его лицо показалось ей очень сердитым.

— Прошу прощения, что заставила ждать ваше величество, — сказала Хиона чуть дрогнувшим голосом.

— Этого ребенка не должны были пропустить к вам, — ответил король. — А вы не должны были его замечать. Дежурный офицер получит выговор за небрежность.

— Такой маленький мальчик способен проскользнуть сквозь что угодно, — улыбнулась Хиона. — Он принес мне розу. — Она показала цветок королю. — По-моему, это очень трогательно.

— Недопустимо, абсолютно недопустимо! — воскликнул король.

Он начал подниматься, громко топая, так что каждый его шаг словно повторял это слово.

Премьер-министр приветствовал их длинной и, как подумала Хиона, опять крайне скучной торжественной речью.

Затем она очутилась на возвышении в одном конце огромного зала, где сидели все члены парламента и их жены.

Едва они с королем показались на возвышении, все встали, приветствуя их совсем не так горячо, подумала Хиона, как толпы на улицах.

Когда она и король сели, начались речи, и каждая казалась ей напыщеннее предыдущей.

Конечно, все они произносились по-немецки, и она без труда определила, что кабинет состоит только из австрийцев и немцев, а вот члены парламента, она и без объяснений поняла, почти все были славонцами.

Первая часть церемонии заняла добрый час, и только тогда им преподнесли подарок — массивное золотое украшение для банкетного стола.

Затем король поблагодарил собравшихся за их любезность и выразил надежду, что его брак, знаменующий союз между Славонией и Великобританией, принесет в страну мир, которого она так жаждет.

Лишь некоторые члены парламента, заметила Хиона, захлопали, когда он упомянул о ней, и она догадалась, что остальные принадлежали к тем славонцам, которые считали, что англичане укрепляют ненавистный им режим.

О том, чтобы она их поблагодарила, даже речи не было, и когда церемония завершилась, оказалось, что разговаривать она может только с членами кабинета, так как члены парламента и их жены вышли через другие двери.

И вновь она шла с королем по аллее, а когда они поравнялись с местом, где к ней выбежал мальчик, ей показалось, что приветственные крики зазвучали громче и искреннее, чем те, которые она слышала прежде.

Женщины махали носовыми платками, мужчины — шляпами, а детей на плечах отцов, казалось, стало заметно больше.

Во дворец они возвращались с той же быстротой, и только когда они вышли из кареты и поднимались по лестнице, король нарушил молчание:

— В следующий раз игнорируйте тех, кто попытается к вам подойти, будь то ребенок, мужчина или женщина. Я приму меры, чтобы больше никто не мог прорваться сквозь охрану. К несчастью, наши солдаты не так хорошо обучены, как я желал бы, но мы вынуждены набирать их из туземцев.

— Вы хотите сказать, что они славонцы?

— Разумеется, славонцы, — ответил король. — Безмозглые болваны! У нас есть отличные инструкторы, но их ничему не удается обучить.

Сказал он это очень сердито, а затем добавил:

— Если они опять по своей распущенности допустят повторение утреннего происшествия, вы проигнорируете случившееся. Вы поняли?

Они уже вошли в вестибюль, и Хиона решила не возражать королю в присутствии слуг.

И такой шум из-за трехлетнего мальчика! Она все еще держала розу, которую он ей подарил.

Второй завтрак снова тянулся нескончаемо, а когда Хиона наконец смогла уйти в свою, как она полагала, личную гостиную, ее там поджидали обе ее фрейлины.

— Я подумала, ваше высочество, что сейчас самое подходящее время объяснить вам некоторые правила этикета, соблюдение которых во дворце его величество требует неукоснительно.

Хиона покачала головой.

— Мне очень жаль, — сказала она, — но я хотела бы побыть сейчас одна, чтобы написать своей матери. Сообщить ей, что происходило после моего приезда сюда, и рассказать о поездке.

Баронесса встревожилась.

— Надеюсь, ваше высочество не упомянет в письме к принцессе о прискорбном и возмутительном нападении на ваш поезд, которое устроили эти ужасные революционеры. Думаю, это ее напрасно встревожило бы.

— Насколько мне известно, — ответила Хиона, — только двое из них были ранены, а мы все остались целы и невредимы, так что все обошлось.

— Ваше высочество очень смелы, — сказала баронесса. — Но я слышала, его величество отдал приказ, чтобы революционеров, которые будут изловлены в следующем месяце, немедленно вешали, чтобы им неповадно было устраивать такие нападения.

— Ах, нет! — воскликнула Хиона. — Это жестоко и не нужно! И ведь могут схватить невиновного!

— Всех революционеров следует уничтожить, — объявила баронесса. — Вы согласны, графиня?

— О, конечно, — ответила вторая фрейлина. — Если его величество не будет держать их в узде, никто из нас не сможет спать спокойно.

Хиона решила, что было бы ошибкой продолжать этот разговор. Но беспощадные намерения короля привели ее в ужас.

Ведь даже если бы первоначальный план был приведен в исполнение и поезд сожгли, как сказал ей Невидимый, и она сгорела бы в нем, страшнее воздаяния придумать было бы нельзя.

Однако она дала ясно понять, что хочет остаться одна, и фрейлины удалились, но с таким видом, словно их ожидает суровый выговор за неисполнение своих обязанностей.

Хиона села за секретер в углу комнаты и начала письмо матери и Хлорис.

Она написала, как ей их не хватает, а затем перешла к рассказу о своем прибытии в Дюрик, рассудив, что баронесса была права и нет нужды пугать принцессу упоминанием о происшествии на перевале.

На корабле она уже написала им несколько длинных писем, в комическом тоне сообщив об эпидемии морской болезни среди пассажиров.

Не забыла она упомянуть и о том, как славонский посол после стольких забот, чтобы она ни на минуту не оставалась одна, не выдержал волн Бискайского залива, и леди Боуден тоже, так что они удалились в свои каюты и вышли из них только в Средиземном море.