Хиона попыталась отказаться, но Мизра настаивала, и она отпила два глоточка, почувствовала, как огненная жидкость растеклась по ее жилам, и мрак рассеялся.

Она попыталась приподняться и сесть, но Мизра сказала настойчиво:

— Нет, отдохните, ваше высочество. Вы перенесли большое потрясение.

Хиона, однако, не легла.

— Я… мне необходимо… уехать, — сказала она. — Я не могу… остаться здесь.

— Он вас не отпустит, ваше высочество.

— К-к-как я могу… остаться? — в отчаянии вскрикнула Хиона. — Он… меня… ударил! — Говоря это, она вспомнила, что он не только тряс ее, но пригрозил, что будет пороть.

Хуже того: будто в кошмаре на нее вновь надвинулось его лицо, сощурившиеся глаза, полураскрывшиеся губы, когда он рванул ее платье.

Она всхлипнула, как испуганный, беспомощный ребенок, и ухватилась за Мизру.

— Помоги мне… бежать… помоги мне, Мизра!

— Невозможно, ваше высочество, поймите же! Завтра ваша свадьба. Если вы и убежите из дворца, из страны вас не выпустят.

— Я… я не могу оставаться здесь… с ним… он… жестокий… отвратительный… он животное!

— Я знаю, ваше высочество, я знаю!

Хиона замерла.

— Знаешь? Что ты знаешь?

— Знаю, каков он, ваше высочество.

— Он… набрасывается на людей… бьет их?

— Не всех, ваше высочество, только молоденьких девушек. Их приводят к нему во дворец; это грех, хуже преступления, но что мы можем сделать?

Хиона упала на подушки, глаза у нее расширились.

Теперь она поняла, какую тайну от нее скрывали, поняла, что подразумевали два говоривших по-немецки человека, которых она случайно подслушала на корабле. Почему они говорили, что она слишком юна и неопытна, чтобы противостоять ему, и что англичанки не любят подобного.

На нее нахлынул невыразимый ужас, и она почувствовала, что предпочтет умереть, лишь бы избежать такого невыносимого унижения.

Да, ей придется умереть.

Но тут она поглядела на встревоженное лицо Мизры, испуганной ее молчанием, и вспомнила, как бархатный низкий голос произнес: «Если вам станет невыносимо, я попытаюсь вас спасти».

Внезапно она поняла, что ей следует сделать.

Ее положение было невыносимым, и только один человек во всей стране мог спасти ее.

Хиона молчала несколько минут, собираясь с мыслями, а Мизра тем временем приложила холодный компресс к багровому пятну у нее на щеке, куда пришелся удар короля.

«Если он меня не спасет, — подумала Хиона, — я должна умереть!»

Ее обожгла мысль, что времени у нее остается совсем мало, ведь свадьба завтра! Она оттолкнула руку Мизры и встала с постели.

— Вам не следует вставать, ваше высочество, — обеспокоенно сказала Мизра. — Пожалуйста, лягте и попробуйте отдохнуть.

— Мне необходимо кое-что сделать! — ответила Хиона.

Пошатываясь, она подошла к секретеру, за которым совсем недавно писала матери.

Достав лист бумаги из кожаного бювара, она разорвала его пополам и еще раз пополам.

Затем бисерным почерком она написала те же слова, с которыми к ней обратился Невидимый:

«Спасите меня! Ради Бога, спасите меня!»

— Я потерпела неудачу, — сказала себе Хиона, — и сделать больше ничего не могу.

Мизра причесала ей волосы, потом накинула на них кружевную фату, которую Хионе подарила мать, а сверху надела тиару из звезд, одну из драгоценностей славонского королевского дома, сделанную несколько веков назад.

Ей объяснили, что в тиаре она войдет в собор, где король снимет се, чтобы возложить ей на голову корону, но возвращаться она будет снова увенчанная тиарой.

Она почти не слышала подробности церемонии, которые монотонным голосом излагала ей одна из фрейлин, потому что не сомневалась, что в собор не поедет и, уж во всяком случае, не встанет с королем у алтаря.

Она не могла думать о нем без дрожи.

Ее щека все еще болела, а плечи ныли, так яростно он их сжал, когда тряс ее.

Обратившись с мольбой о помощи к Невидимому, она вновь словно ощущала его флюиды, как тогда, когда они сидели напротив друг друга в темноте железнодорожного вагона.

Накануне вечером, сложив записку, она встала и сказала Мизре, которая следила за ней с тревогой:

— Могу ли я довериться тебе?

Камеристка ответила:

— Я люблю ваше высочество и сделаю все, чтобы вам помочь.

— Мне нужно, — сказала Хиона, — чтобы ты отыскала капитана Дариуса и отдала ему эту записку, но только так, чтобы никто этого не видел. Попроси его сразу же передать ее Невидимому.

Мизра на мгновение окаменела и взглянула на нее дикими глазами.

Затем, оправившись от удивления, она взяла записку и сказала:

— Положитесь на меня, ваше высочество. И, прошу вас, отдохните, пока я не вернусь.

— Попытаюсь, — ответила Хиона и вернулась в постель.

Она лежала с закрытыми глазами и молилась о чуде, о том, чтобы Невидимый спас ее от брака с человеком, который вел себя столь ужасно, что она содрогалась при одном воспоминании.

Вероятно, она задремала. Во всяком случае, Мизра вернулась не скоро. Камеристка прошептала, словно была очень испугана:

— Я нашла капитана Дариуса, ваше высочество. Он все понял.

Тогда Хиона позволила Мизре помочь ей раздеться и легла в постель.

Чуть позже она велела Мизре сказать ее фрейлинам, что она не спустится к обеду.

Почти тотчас же в спальню торопливо вошла баронесса.

— Ваша горничная говорит, что вашему высочеству нездоровится, — сказала она. — Но вы должны пообедать сегодня с его величеством. Приглашены несколько его родственников, а также сэр и леди Боудены.

Хиона промолчала, и баронесса продолжала:

— Его величество, конечно, пожелает побеседовать с вами, дать вам последние наставления в связи с завтрашней церемонией, и он будет крайне огорчен, если вы не спуститесь к обеду.

— Его величество поймет, что я плохо себя чувствую, — твердо ответила Хиона и отказалась дальше обсуждать эту тему.

Баронесса явно опешила от того, что Хиона без всякой видимой причины словно стала совсем другой, обаятельность и уступчивость куда-то исчезли.

— Я не хочу никого видеть, Мизра! — сказала Хиона.

Когда камеристка принесла ей ужин, она не смогла проглотить ни кусочка.

Оставшись одна, она лежала без сна и молилась, чтобы капитан Дариус каким-то образом нашел способ передать ее записку Невидимому и чтобы тот сдержал свое обещание.