себя по карманам. Ничего не найдя, удивлённо взметнул брови, огляделся по сторонам, но спустя мгновение удручённо вздохнул. – Ладно, в город приедем – там куплю.

– А с кем ты кашу-то варить собрался? – спросил стоящий рядом худощавый ровесник.

– Да с этими всеми, – он махнул рукой куда-то вправо. – Тут на колёсной паре вертикальный подрез гребня выявил и пока с ним вошкался и под локомотивом ползал, то плечо как-то щёлкнул и оно будто не на место встало. Ноет. Вечером дома охлаждающей мазью натёр – ноль эмоций. Утром греющей – та же история. Пошёл, значит, к хирургу. Он меня пощупал, чего-то поцокал и на рентген отправил. В двух проекциях, говорит, нужно.

– На рентген-то хоть в нашу поликлинику отправил или в город, на Солнечную?

– К нам, слава богу. Но я такой технологии ещё не видал – там у рентген-аппарата станина залипла и, чтоб под неё пациента подладить, врач табуреточки выдумал. Одна табуретка полноценная, – мужчина неопределённо показал ладонью куда-то в район своего колена. – Это, видать, для детей, или для которых метр с кепкой, другая половинчатая, для девушек, – он скосился на стоящую рядом Дину, которая была выше его сантиметров на пять и закашлялся. – Мне он велел на цыпочки встать и плечо поднять – кое-как снял. Баскетболиста, наверное, он бы на корточки усадил.

– Блин, а в детстве я в больницу ходил, как в музей: на стенах мозаика, тепло, чисто, красиво… – он, зачем-то оправдываясь, скоро добавил: – Простужался я часто и мне кварцевой лампой светили то в горло, то в нос. Нравилось следить за песочными часами, когда их медсестра переворачивала…

– Тут так, музей, ага… Это сейчас – музей всяких древностей и рухляди, а в те времена железная дорога посёлок держала на балансе и всё путём было… Но я тебе не про то, а о том, что я два года назад флюорографию делал и ни на какие цырлы не вставал – нормально тот экран регулировался и врач его как хотел, так и вертел. А теперь подставки всякие, блин.

Страдающий плечом продолжал:

– Так хирург на эти снимки табуреточные посмотрел и сказал, что мне теперь надо блокаду делать.

– Блокаду?

– Я толком не знаю, но тут ничего хорошего ни разу нет. Я у врача напросился, чтоб перепроверить как-то и он меня к неврологу на консультацию отправил. Вот, поехал.

Худощавый встрепенулся:

– Блин, так ведь был же невролог в больнице! Как сейчас помню – женщина такая строгая, авторитетная. Я комиссию в училище проходил и с бодуна чёрт дёрнул прийти. Хирург, лор, окулист и ухом не повели – печати поставили: «годен», хотя от меня несло – только держись! А эта меня взашей выставила, совесть, говорит, имей.

– Крутая!

– Ага. Я потом без допуска на практику прихожу, что-то наврал… И получилось, что за меня начальник депо просить стал, чтоб пропустили. По телефону ей звонит, значит. Она говорит, хорошо, я печать поставлю – пожалуйста, парень-то по всему видать здоровый, одно что шалопай. Мне-то что – я на краю посёлка живу, а если вы за таких балбесов просите, то у вас скоро, как в Арзамасе будет. Так что если не на воздух взлетите, то под суд пойдёте. Хотите? Прямо сейчас его обратно отправляйте – все печати поставлю.

– Ну и чо?

– Ничего. Пришёл через два дня к ней, извинился. Она молоточком по коленке стукнула, присесть велела, в глаза мне посмотрела и допуск поставила. Хорошая была женщина. Кажется, Ниной Васильевной звали.

– Так это когда было?

– Так ещё Союз был…

– Ну вот. Союз был, а теперь нет. Невролога тоже нет.

– Ну да… Больница теперь нужна только потому, что на ней сотовая вышка стоит.

– Это да… А когда-то больница готова была принять пациента хоть с сибирской язвой, хоть с чумой бубонной – у них там какие-то отдельные автономные боксы были по последнему слову техники.

– А ты откуда знаешь?

– Это нам биологичка рассказывала, я-то много-ль понимал?

– А я не помню… Боксы автономные… Когда там десять лет назад труба котельной чуть на газопровод не рухнула, помнишь?

– Так вроде её шабашники разбирали, нет?

– Шабашники там только кирпичи потом грузили!

– Ну, кто знает…

– Зато как поликлинику отделали – шик!

– Была целая больница, а теперь только поликлиника… Скоро вообще один пункт фельдшерский останется! Кого лечить-то? Опустел посёлок!

– Да ну тебя тоже: «опустел». Вон, на Горе-то видел, чего настроили?

– Настроить-то настроили, а квартиры там кто купил? Сирот чуть не насильно заселили, так живут пока, ага. Пока дом не развалился!

– Ну вот и попёрло тебя опять…

– Так ещё бы!

Но тут к счастью подошёл автобус. Дина села у окна справа. Автобус развернулся и поехал обратно – обычно он ездил по Гражданской, но сегодня почему-то пошёл по Октябрьской.

– На Кошевого трубу прорвало, а на Гражданской у детского садика дорогу чинят, – кондуктор успокаивала возбуждённых пенсионерок на задней площадке.

Проехали мимо памятника погибшим воинам-лянгасовцам. Те, кто постарше, называли его Алёшей, а кто помладше – Серёгой каменным.

В плеере певец тянул ехидным голосом:

«Неизвестный солда-а-ат

Охраняет небо

Неизвестный солда-а-ат

Видит то, что мне не вида-а-а-а-ать

Неизвестный солда-а-ат

Делал то, что мне не делать

Неизвестный солда-а-ат

Бывал там, где мне не быва-а-а-ать! »

Дальше был стадион «Локомотив». Когда-то тут местные железнодорожники играли в футбол с милиционерами и пожарными, была хоккейная коробка, работала секция лыж, где Дина занималась биатлоном. Теперь деревянные трибуны сгорели, поле заросло, крыша здания обвалилась и окна смотрели чёрными провалами. Только над покосившимися воротами с трудом угадывалась выцветшая надпись: «Добро пожаловать!» и из кустов ещё где-то просматривалась олимпийская роспись. Той ещё олимпиады, не сочинской.

Четыре поколения успело смениться в посёлке: кто-то пришёл, увидел и построил; кто-то приехал в построенное, чтобы строить дальше – чтобы лечить, чтобы учить и идти дальше; кто-то родился, вырос и состоялся; кто-то родился, встал на ноги и на окрепших ногах ушёл за лучшей жизнью… Неужели всё придёт в упадок только потому, что госмонополия умыла руки и отказалась от неликвидной социальной ответственности? Жалко… Вдруг всё обернётся к лучшему и в сильно подешевевшем жилье тут станут жить бегущие от городского шума затворники – представители развивающихся новых профессий? Может, за пару десятилетий город разрастется до того, что Лянгасово станет частью Кирова не только на бумаге, но и в реальности? Дина надеялась, что уезжает не навсегда, что поворачивает не безвозвратно. По крайней мере,