записей. В углу стоял стол, на котором лежали листы чистой бумаги, стояли чернильницы и лежали стилусы с остро заточенными наконечниками. На столе было только два списка — список праздничных блюд для свадьбы от господина Бади, дворцового повара, и список дам, которые были приглашены. Оба списка были уже бесполезны, но Лейла на всякий случай взяла их и отложила на край стола.

Комната была в образцовом порядке, наверняка все книги с записями спрятаны на свои места. В комнате было два сундука. В первом нашлись и пустые книги, и заполненные, и довольно много. Лейла вытащила их все и тоже положила на стол. Она просмотрит их потом, у себя в комнате. Она открыла второй сундук и поняла, что здесь хранится одежда управительницы. Уже собралась закрывать его, как ей пришла мысль проверить и его — вдруг были какие-то ценные записи, которые Айша прятала под покрывалами, шароварами и рубахами. Одежды было не очень много, и она начала вытаскивать вещи, складывая их на узкой кровати, стоящей рядом. В любом случае нужно будет их отсюда убрать — отдать родственникам Айши, а если таких не найдется, раздать бедным. Под одеждой и правда оказались книги: пару сборников поэм, один философский трактат и несколько книг, похожих на те, в которых Айша вела записи — без пометок на обложке. Лейла наугад открыла одну из них, и оттуда выпал сложенный лист бумаги. Она уже собралась вернуть его в книгу, когда вдруг поняла, что почерк ей знаком.

«О Уарда! Ночи наполнены тоской. Каждый день мне приходится быть среди людей, которые мне неинтересны. Только встречи с тобой дают успокоение моему сердцу. Я лелею в душе надежду, что твоя семья скоро снова приедет в Саранд, и мы сможем увидеться».

Лейла не могла оторваться от этого истершегося на сгибах листа, пожелтевшего от времени, но все еще хранившего нежные слова. Слова, написанные рукой Маруфа — ее законного мужа. Мало ей было ревности к трем женам! Теперь она ревновала к этой незнакомке, которой он написал письмо много лет назад, судя по его состоянию. Кто эта Уарда? И почему ее письмо хранится в книге управительницы гарема? И как ей быть — прямо спросить у Маруфа, когда он вернется? Она со стоном присела на кровать Айши, закрыв лицо руками. Ей хотелось только одного — отвлечься, заняться простым делом, чтобы не думать о муже. Но все обернулось по-другому.

В отчаянии она снова кинулась к сундуку, чтобы посмотреть, что еще лежит в его глубинах. Может, там есть и другие упоминания о таинственной Уарде? Книг в сундуке больше не было, но была небольшая коробка, укутанная в старый черный платок. Лейла осторожно распутала ткань и открыла незапертую коробку.

Сначала она не поняла, что увидела. Это было похоже на лепешку, разрезанную на четыре части. Одна четвертинка была абсолютно целой, а от трех других отломаны небольшие кусочки. Лепешка казалась абсолютно свежей. Но как такое возможно? Айша не возвращалась в комнату после того злополучного дня. После свадьбы прошло уже столько времени! Никакой хлеб не сохранился бы мягким и ароматным столько дней. Под лепешкой был лист бумаги. Она аккуратно вытащила его и развернула. Прочитанное заставило ее похолодеть. Это был странный список:

Для первой жены — болезнь, горе и муки

Для второй жены — болезнь, горе и муки

Для третьей жены — болезнь, горе и муки

Для четвертой жены — болезнь, горе и муки

После слова «жена» был оставлен прочерк, и другим почерком, похожим на почерк Айши, были вписаны имена жен: Мариям, Любна, Дария. Четвертого имени не было.

«Она просто не успела», — в ужасе подумала Лейла. Обряд еще не был завершен, когда ее выгнали из дворца. Она ждала свадьбу, чтобы вписать мое имя. Или имя другой женщины, если бы меня все же выставили прочь. Она бы вписала имя, угостила бы меня этой лепешкой — а это так просто, поднесла бы как традиционное блюдо или придумала бы что еще — и проклятие бы свершилось. Значит, оно и правда существовало, это проклятие, а сейчас ослабло. Но не из-за меня, а потому что Айши больше нет во дворце. Но ведь она испугалась кольца? Кольцо отменяет действие злых сил. Наверное, на ее проклятие оно тоже подействовало. Но почему? Зачем вообще ей насылать проклятие на жен Маруфа?»

У Лейлы не было ответа. Она вдруг поняла, что ни за что не позволит остаться этим вещам здесь, но и к себе не возьмет. В комнате был небольшой камин. Она растопила его, как в былые времена растапливала камин в доме тетушки, привычными движениями, и бросила в огонь и лепешку, и бумагу с заклятием. Пламя окрасилось в странный зеленоватый цвет, и лепешка словно начала таять, меняя свою форму, чернея, увеличиваясь в размерах, как дрожжевое тесто, которое как будто пытается выбраться наружу из кадушки.

Как завороженная, Лейла смотрела на этот странный огонь. Маленькая лепешка вдруг стала огромным черным нечто, из которого росли лапы с когтями. Вновь рожденное чудовище пыталось выбраться из огня, тянулось к Лейле, лапы росли, подбираясь к ней все ближе и ближе. От страха она не могла ни пошевелиться, ни закричать. Еще немного, и чудище схватит ее, утащит за собой в огонь, задушит, расцарапает когтями. Пространство наполнилось мягким светом, но странным образом казалось, что вокруг растет тьма. Вся ненависть Айши и сила ее колдовства были против Лейлы. В маленькой комнате некуда было бежать, и казалось, что черный бесформенный монстр уже добрался до нее… И тут она выставила вперед руку с кольцом, и странная черная масса отступила, съеживаясь и превращаясь в обычный пепел.

Никогда Лейле не было так страшно, и никогда так не хотелось убежать, спрятаться, искать защиты. Но она была одна во всем мире. Она сжала кулаки, как всегда в минуты гнева, и сквозь зубы прошептала: «Не дождетесь! Я не буду прятаться, как жалкая курица. Я не позволю вам взять надо мной верх». И хотя она с трудом понимала, к кому обращается, это ее успокоило. Голос вернулся к ней, и она позвала евнуха. Указала ему на кипу книг и приказала доставить все в ее будуар. В комнате Айши пахло гарью, но евнух ничего не спросил — наверное, решил, что госпожа жгла ненужные бумаги.

— На кровати ее вещи. Все сжечь. — приказала Лейла.

— Но, госпожа, эти вещи можно раздать нищим, — осмелился возразить молодой евнух.

— Все сжечь, — повторила Лейла таким тоном,