Эпинэ придирчиво осмотрел ноги жеребца — все в порядке.

— Альдо, если брать, то этого.

— Да, неплох, — снисходительно согласился принц, — но низковат, и масть…

— Рост у него правильный, больше и не нужно, а белый конь подождет. Сначала нужно победить…

— И все-таки давай еще того глянем.

Спору нет, молочно-белый морисский красавец был хорош, но опасен, по крайней мере для Альдо. По тому, как конь сгибал шею и косил глазом, Робер сразу понял — змей! Нервный, диковатый и наверняка злопамятный. Сам бы Эпинэ рискнул — нет лошади, к которой нельзя подобрать ключик, было б терпение, но Альдо захочет всего и сразу. Самым умным было взять белого для себя, а гнедого для Альдо, но принц бы не понял. Придется врать.

— Неплох, — Робер снисходительно улыбнулся, похлопав атласную шкуру, — но рядом с гнедым… Тот его в два счета обставит, хотя для парада хорош, не спорю…

Прости, дорогой, за клевету, так надо. Тебе принца не возить, зато оба целы будете.

— Тогда берем гнедого, — решился Альдо, — мне кляча не нужна.

Стоил жеребчик немало, но денег у них теперь хватало. Гоганских денег. Эпинэ кончал отсчитывать велы, когда базарный мальчишка сунул ему в руку письмо.

«Благородные кавалеры не ошибутся, если отметят покупку великолепного животного в „Смелом зайце“».

Записка как записка. Трактирщики чего только не удумают, чтоб затащить к себе клиента побогаче, но Робер отчего-то не сомневался, что их ждет не пирушка, а разговор, причем не из приятных.

Друзья проторчали какое-то время в общем зале, потягивая вино и обсуждая достоинства гнедого, потом у дверей начали кого-то бить, и чуть ли не сразу пробегавший мимо слуга уронил на стол записку. Благородным кавалерам предлагалось выйти через кухонную дверь, и они вышли. Прямо к конным носилкам, в которых сидел достославный Енниоль собственной персоной. «Смелый заяц» не числился среди гоганских трактиров, но владели им правнуки Кабиоховы, хотя вряд ли кому в здравом уме и твердой памяти пришла б в голову такая мысль.

— Блистательные удивлены? — Вопрос был праздным. Енниоль что-то сказал на своем языке, и лошади медленно тронулись с места, — Неотложное дело вынудило меня забыть малую осторожность во имя великой. Что могут сказать блистательные о делах ушедшей ночи?

— Ушедшей ночи? — переспросил Альдо. — Ничего. Ночь как ночь.

— Не случилось ли с блистательным Альдо чего-то необычного? Быть может, он видел странный сон или испытал странные ощущения?

— Скуку я ощущал, — махнул рукой Альдо, — к нам с Робером прицепились святоши. Им приспичило спасать наши души. За ваши деньги, разумеется.

— Пусть блистательный припомнит, — подался вперед старый гоган, — только ли о золоте говорил отмеченный мышью и не случилось ли во время беседы чего-то необычного.

— Ну, — задумался принц, — Магнус сказал, что Создатель на моей стороне и скоро я займу трон предков… Потом мы поболтали об олларианцах, я согласился, что они еретики. Признаться, я решил, что вы им заплатили, ведь пропереть Святой Престол нам помочь не выходило ни у кого.

— Правнуки Кабиоховы не осквернят себя договором с отмеченным мышью. Неужели блистательный…

— Нет, — перебил старого гогана Альдо, — я решил ничего не понимать, но со всем соглашаться.

— Да пребудет над блистательным и впредь длань Кабиохова. Не пролилась ли вчера ночью кровь?

— Кровь? — взлетели вверх брови Альдо. — В Агарисе запрещены дуэли, и уж подавно я не стал бы драться с магнусом.

— Сын моего отца спрашивал внука твоего деда об ином. Не поранился ли он вчера?

— Достославный Енниоль, — в голосе Альдо послышалось раздражение, — что случилось? Я понимаю, что ваши вопросы неспроста.

— У юной Мэллит, чья кровь скрепила наш договор, открылась рана. Это может означать лишь одно — нечистый в мыслях посягнул на кровь блистательного, но удар приняла на себя правнучка Кабиохова.

— Что с ней? — глаза Альдо блеснули. — Она жива?

— Жива и к ночи Роха будет здорова, но блистательный не ответил.

— Я и впрямь где-то то ли укололся, то ли оцарапался, но где и как, не помню.

— Сын моего отца узнал все, что хотел узнать. Сейчас он скажет то, что должен сказать. Пусть блистательный соглашается со всем, что ему скажет отмеченный мышью, но не исполняет обещанного, не сказав правнукам Кабиоховым. Если блистательный захочет призвать нас, пусть раскроет окно и положит на него книгу.

— Но что «истинники» могут мне сделать?

— Под Луной есть множество тайн, горьких, как полынь, и острых, как бритва. Непосвященным не до?жно их касаться. Правнуки Кабиоховы защитят блистательного, если он не пренебрежет их советами.

— Спасибо, — пробормотал Альдо.

— Да пребудет над семенем Кабиоховым рука Его, и да будет блистательный осторожней оленя и мудрее змеи.

Носилки остановились, Альдо и Робер спрыгнули на землю, оказавшись среди каких-то сараев, из-за которых виднелась колокольня церкви Блаженного Ожидания.

— Рыжий змей, — пробормотал Альдо, — думаешь, ему можно верить?

— Больше, чем Клементу.

— Мне тоже так кажется. Жалко девчонку, она прехорошенькая…

Прехорошенькая? От фривольного словца Робера передернуло. Мэллит прекрасна, но она — гоганни, а он — наследник рода Эпинэ. Зима с летом и то ближе друг другу.

— Зря ты не рассказал старику про Ноху и остальное.

— Успеется. Как думаешь, какого демона всем им нужно от меня НА САМОМ ДЕЛЕ?

— Спроси чего полегче, но они явно не в одной упряжке.

— Да, каждый хочет поживиться. И, между прочим, за наш счет. Послушай, Робер, куда это мы с тобой вляпались?

В первый раз Суза-Муза-Лаперуза граф Медуза из Путеллы заявил о себе хмурым зимним днем. Капитан Арамона поднял крышку супницы и выудил оттуда огромную ярко-малиновую перчатку с шестью пальцами. Перчатка была с левой руки, что по кодексу поединков означало вызов, посылаемый отсутствующему. Дескать, вызывающий не застал вызываемого дома, но не счел возможным откладывать объяснение на потом.