протянул ей фотографии и лупу. Карина долго рассматривала снимки и разочарованно вздохнула:

– Вроде нет. Во всяком случае, я не нашла. Зато есть вдова Садкова, вот эта, видишь?

– Почему ты решила, что это она?

– Ее с двух сторон поддерживают под руки. Обычно так бывает с матерями и женами, но тут явно не мать, взгляни.

Петр посмотрел и признал, что Карина права. Женщина, которую поддерживали под руки двое мужчин, в матери Садкову не годилась. Кроме того, налицо было заметное сходство вдовы с сыном, с которым Петр встречался совсем недавно. Значит, вот как выглядела мать Валентина Евгеньевича, всю жизнь поносившая покойного мужа за измену и воспитавшая детей в стойкой ненависти к нему…

«А что, если дело именно в ненависти? – вдруг подумал Петр. – Не было никакого убийства из ревности, просто женщина не смогла простить измену. Сначала надеялась, что все наладится, муж наиграется в страстную любовь и вернется, держала себя в руках, перед детьми берегла репутацию отца и лгала про трудную работу и длительные командировки. А когда Садкова убили, поняла, что ничего уже не станет, как прежде, и все ее многомесячные усилия, все попытки смирить гордость и изображать всепрощение, все те унижения, которые она претерпевала, – всё было напрасным. И она сорвалась. Любовь и готовность простить мгновенно переродились в лютую ненависть. Она даже не захотела, чтобы дети считали отца героем, павшим при исполнении служебного долга. Сын и дочь должны были всю жизнь думать о нем как о мрази последней. Что ж, вдова своего добилась».

– Получается, Губанов еще может рассказать много интересного, – заметила Карина, когда Петр поделился с ней своими соображениями. – Он и на похоронах был, и Галина о нем слышать не желает. За что же она его так ненавидит? Что он мог ей сделать?

Они в четыре руки резали зелень и овощи на салат, на плите в кастрюле варились спагетти.

– При этом объектом ненависти является не только Губанов, но и еще двое каких-то ментов, – добавил Петр.

– Уверен, что ментов? Может, это прокурорские? Ты хорошо рассмотрел знаки отличия? Там точно милиция, а не юстиция? Или, может, внутренняя служба? Или военные?

Петр осекся. Карина права, он отметил только сам факт форменной одежды, а знаки не рассматривал. Разве реально на такой мелкой фотке разглядеть петлицы и прочие детальки? У военных и офицеров внутренних войск форма зеленая, у милиции – серая, у юстиции – синяя. Будет ли отличаться цвет на старой черно-белой фотографии? Может, хоть так…

Он торопливо вытер руки кухонным полотенцем и помчался в комнату. Поднес фотографии поближе к свету, всмотрелся. Да, цвета отличаются. У Губанова один, чуть темнее, у двоих неизвестных – другой, то ли светлее, то ли другого оттенка. Странно… Если Николай Андреевич носил серую милицейскую форму, то к какому роду войск могли принадлежать эти двое? У кого форма более светлая? Черт! Это было так давно! Петр тогда еще не родился, его родители даже не познакомились, откуда ему знать, кто какую форму носил в те годы.

Надо позвонить Каменской, она должна помнить.

Она действительно помнила.

– У военных моряков, – тут же ответила она. – Они могли носить белые кители. У маршалов и генералов всех родов войск парадный китель был светло-серым. А откуда такой странный вопрос?

Но Петр пропустил вопрос мимо ушей. Ему нужны были ответы.

– Если Губанов носил серую форму, то кто мог носить более светлую?

– Сильно более светлую?

– Нет, совсем чуть-чуть, оттенок другой. На черно-белой фотографии. С похорон Садкова, – уточнил он зачем-то.

– Я смотрю, вы значительно продвинулись в своем расследовании, – усмехнулась Каменская. – Должна вас разочаровать, Петенька, Губанов мог носить милицейскую форму только в начале своей карьеры. Если речь идет о восьмидесятом годе, когда хоронили вашего Садкова, то все кадровики министерского уровня уже носили зеленую форму и аттестовывались как офицеры внутренней службы. А вот та форма, которая показалась вам чуть-чуть другого оттенка, как раз может быть милицейской. Речь о кителе или о шинели?

– Шинель. Похороны были в холодный сезон, гражданские все в зимних шапках.

– А знаки отличия? Кокарды, петлицы, шевроны, значки на погонах?

Да сговорились они, что ли?! Сначала Карина, теперь вот Каменская.

– Не видно, Анастасия Павловна, очень мелко. Я уж и с лупой рассматривал.

– Тогда вам остается только спросить у самого Губанова, кто эти люди.

– Да я понимаю, но…

Он замялся.

– Вас что-то смущает? – догадалась Каменская.

– Мне кажется, Губанов чего-то не договаривает.

– Даже так? И вы хотите что-то узнать, чтобы быть уверенным, что он вас не обманывает?

Пришлось признаться, что все так и есть. Хотя было ужасно неловко.

– Петенька, не мне вас учить, вы лучше меня знаете, как пользоваться интернетом. Там все есть, все картинки, вся история вопроса. Погуглите и посмотрите. Я понимаю, что вам хочется получить все ответы как можно быстрее и проще спросить, чем искать. Но в данном случае лучше все-таки поискать и внимательно рассмотреть самому, чем объяснять по телефону тонкие цветовые нюансы. Кстати, вы ездили к любовнице Садкова? Говорили с ней?

– Да, спасибо вам огромное за помощь! Как раз сегодня с ней встречался.

– Она рассказала что-нибудь полезное?

– Ничего. Она немного не в себе. Но почему-то люто ненавидит Губанова. Как только я назвал его имя – тут же выгнала меня и не захотела больше разговаривать.

– Вот даже как… – Каменская помолчала. – Это любопытно. Очень любопытно. Ладно, завтра мне обещали подобрать еще информацию по этой даме. Может, что-нибудь прояснится.

Петр сунул телефон в карман и вернулся на кухню.

– Петь, спагетти стынут, давай уже садись, – сердито проговорила Карина.

Обиделась, наверное, что он разговаривал с Каменской в комнате, как будто Карина не имеет никакого отношения к делу. Да нет же, он не делал никакого секрета из своего звонка Анастасии Павловне, просто пошел еще раз взглянуть на снимки, ну и… Ох, если-палки, ну почему с женщинами всегда так трудно? Почему они вечно цепляются к мелочам и раздувают из них целое огромное событие? Где мысль осенила – с того места и позвонил, нормальное поведение. По женским понятиям, наверное, следовало бы разыграть целое действо: сначала посоветоваться, а не позвонить ли Каменской; потом обсудить перечень вопросов, которые предстоит задать; потом принести телефон, поставить на громкую связь и разговаривать, чтобы Карина все слышала. Вот тогда все было бы правильно и никаких обид, она не сочла бы, что ее отодвинули и ею пренебрегают. Но это ж сколько лишних телодвижений пришлось бы совершать!

– Каменская ни в чем не уверена