* * *

Свадебное торжество состоялось, поскольку наши тела появились на свет божий. Двери спальни затворены. Он сказал:

— Nescio vos (Я вас не знаю).

Он сказал:

Vigilitate itaque qui nescitis diem, neque horam. (Будьте всегда готовы, ибо никогда не узнаете ни дня, ни часа).

Будьте готовы, ибо сам вопрос, возможно, не рождается в нас от смерти, угрожающей нашему телу и дням нашей жизни.

Первое «почему» (cur) рождается от неизвестности, лишенной образа, который питает душу.

Диахрония с самого начала вменяет нам в обязанность это правило игры — подчинение неизвестности, лишенной образа.

Произойдет ли это зимой? Или летом?

Произойдет ли это в городе? Или в деревне? В лесу? На берегу реки?

Произойдет это в разгар дня? На улице? Среди шоссе или на тротуаре? На виду у всех? Или это случится с наступлением темноты? В теплой постели? Вдали от чужих глаз?

Произойдет ли это в страданиях? В болезни? Или от несчастного случая? Или от старости? А может, во сне? Или в экстазе любовного желания?

На Сретенье люди получают благословение священника на «свечной» мессе. Потом эти освященные свечи зажигают всякий раз, как над домом бушует гроза. И те же свечи ставят у изголовья умирающих. Когда время разрывается, нам нужны помощники времени.

Накануне своего убийства Цезарь ужинал у Марка Лепида, и гости завели разговор о самом желанном виде смерти.

Оторвавшись от еды и подняв голову, Цезарь молвил:

— Repentinum et inopinatum (мгновенная и совершенно неожиданная).

Император Марк Аврелий[77]думает иначе, нежели диктатор Цезарь. Марк Аврелий написал по-гречески в своих мемуарах под заглавием «К самому себе»: «Смерть подобна тому, как прорезаются зубы, как отрастает борода, как извергается сперма. Жизнь — это метаморфоза, которая познает одно из своих отдохновений в смерти, как познает другое из них в оргазме, третье — в оскале рта, который сохраняется даже у скелетов, четвертое — во сне. Вот так смерть насылает смерть на живого, которого поглотит забвение».

Тюльпаны, комары, слоны, грозы, бабочки-поденки, божьи коровки, маргаритки, киты, горы, ураганы — все это появляется на свет, растет, созревает, неожиданно воспроизводит свои формы, свои тела, свои судьбы — и исчезает.

Цветы распускаются, благоухают, опадают.

Смерть цветов имеет название — апоптоз.

Им уготован один жребий — завянуть и опасть.

Где лучше всего разместить во времени непредсказуемость, как не в смерти?

В непредсказуемости смерти отдельного человека, то есть в ее мгновенном приходе, таится странное явление. Смерть, как и время, соединяет непредсказуемое с безвозвратным.

В понятии «безвозвратность» нужно особо выделить «безмолвие» — то, что определяет в человеческом понимании статус трупа. Это тело, которое больше не откликается на мольбы умоляющих его не умирать.

Что такое «мертвый» для живых? Это человек, который больше никогда не примет участия в беседе.

Это уста, которые больше никогда не ответят на речь, обращенную к их владельцу.

В понятии «безвозвратность» безмолвие определяет неожиданность последней и окончательной немоты, смерть времени в человеке.

* * *

Именно эта неожиданность вкупе с выпадением из времени и составляет главные свойства смерти, лоб в лоб сталкиваясь с повторяемостью и с Историей.

Рождение противоречит детству так же, как внезапное явление — регулярной повторяемости событий.

Так же, как молчание противоречит накоплению единиц речи.

Новый, целый, неделимый, нетронутый, новизна, новичок, встающее солнце, зелень, свежесть, молодость, юность — все это противоречит словам repetitio, renovatio, revolutio. Настоящее, современное, новейшее — эти понятия указывают все на ту же бесконечную повторяемость прошлого. Молодые не производят, они воспроизводят.

Новое, то есть нечто противоположное молодому, это всего лишь имитация новизны (оно ничего не обновляет, ничего не омолаживает).

Истинная новизна не терпит повторов, она изобретает то, чего еще не было.

Природа вновь становится материей, уходящей через тот временной барьер, которую смерть открывает там, где она внезапно прореживает пространство, разлагая телесные формы в смерти.

Это пространство, открытое смертью, которая осуществляет свою власть (posse) в границах бытия (esse), и есть время.

* * *

Больше века назад Дарвин[78]присвоил смерти некую функцию. Смерть (по Дарвину) сортирует все живое в природе подобно волку, которого иногда называют санитаром леса. Она подобна тому священнослужителю, что начищал золотую статую божества в храме. Из Дифференцирующей смерть стала Омолаживающей. В человеческих обществах сохранение жизни на земле должно иметь цену для всех живых организмов, населяющих эту землю. Такой ценой стала смерть.

Лицо старика мало-помалу уподобляется личику младенца.

Грудь западает, как при выдохе, и застывает.

Глаза остаются широко открытыми.

Но трупу еще далеко до исчезновения. В мертвом теле жизнь останавливается не сразу. Нужен по крайней мере год, чтобы мертвая плоть разложилась.

По прошествии пяти лет тело истлевает полностью, и тогда скелет распадается на отдельные кости.

Такова продолжительность смерти. Элементы, составлявшие тело, полностью распрограммируются, становясь далее элементами природы, создающей живых.

Для океана характерны две основные формы «переработки» мертвых организмов: на поверхности воды это потребление, в глубине — реминерализация.