Уже в течение многих лет специалисты изучают, как детские страхи и неуверенность влияют на развитие личности. Но они не уделяют особого внимания тому, как дети учатся ограничивать и направлять свои агрессивные инстинкты. Поэтому, когда дело доходит до вопросов, почему и как дети дерутся, и насколько степень агрессивности формирует их личность, создается впечатление, что специалисты просто-напросто отрицают существование подобной проблемы.

Дети, как и все люди, борются за то, что хотят. На ранних стадиях своего социального развития они сражаются открыто и часто физически. Но со временем большинство детей понимает, что такое поведение не приносит нужного результата, а чаще приводит к наказанию. Если их родители достаточно искусны в воспитании, их социальное окружение благоприятно, а сами дети в меру податливы, они учатся контролировать свои откровенно агрессивные порывы и находят другие стратегии для победы в жизненных битвах. Попутно они узнают про эмоциональные «кнопки», которыми обладают их родители и остальные люди, и осознают, что, нажимая на эти кнопки, можно вынудить любого отступить или уступить в конфликте. Еще они учатся тому, что нужно сказать или сделать (или не сказать и не сделать) с целью оставить «противника» в неведении, нарушить его душевное равновесие и заставить защищаться. И под конец дети овладевают приемами скрытой борьбы.

В результате воздействия многих социальных факторов (вседозволенность, чрезмерная терпимость, жестокое обращение, пренебрежение и безответственность) число откровенно агрессивных и скрыто-агрессивных (манипулятивных) детей со временем только растет. Особенно в первые годы моей профессиональной деятельности мне много пришлось работать с детьми и подростками, которые имели эмоциональные и поведенческие нарушения, и их семьями, поэтому я не отрицаю, что моя точка зрения может оказаться предвзятой. Однако я не устаю удивляться, насколько часто ребенку удавалось приобрести чрезмерную власть в семье с помощью слишком хорошо усвоенной им тактики манипулирования. Следующая история основана на одном из таких случаев.

Аманда: ребенок-тиран

Дженни нервничала, сидя в приемной. Она очень переживала за свою дочь. Слова Аманды «Ты, должно быть, считаешь, что я сумасшедшая, потому что только сумасшедшие ходят к мозгоправам!» и «Ты всегда думаешь обо мне всякие гадости!» продолжали звучать у нее в голове. Обеспокоенная тем, как Аманда отреагирует на очередную встречу со специалистом, Дженни впервые пришла на прием одна.

«Я очень волнуюсь за свою дочь, – сказала она. – Должно быть, у нее слишком низкая самооценка». Ее попросили пояснить, и она рассказала о случае, когда запретила Аманде участвовать во внеклассных мероприятиях до тех пор, пока та не станет регулярно выполнять домашнее задание. Она вспомнила, как Аманда рыдала и кричала: «Ты думаешь, что я специально забыла, что я дура, а теперь еще и злишься на меня! Все меня ненавидят! Мой учитель ненавидит меня! А теперь еще и ты меня ненавидишь!», а потом спряталась в своей комнате. «Я вовсе не хотела ее обидеть, – уверяла Дженни. – Я боюсь, она и так уже считает себя слишком плохой. Я просто попыталась ей помочь, чтобы она поняла – надо ответственней относиться к учебе. И объяснить, что меня расстраивает не она сама, а только ее поведение. Но она не стала со мной разговаривать, пока я не пообещала, что не буду ее наказывать, а сначала поговорю с ее учителем. Только тогда она немного успокоилась».

Дженни предположила, что в постоянных жалобах Аманды, будто учителя в школе относятся к ней предвзято, возможно и есть доля правды. «Какое-то время назад у нее была не очень хорошая репутация, но с тех пор Аманда изменилась, – объяснила Дженни. – До прошлого года она была крупнее своего брата Джоуи, а, если откровенно, то и многих детей в школе. Она била Джоуи, издевалась над ним, и ее отстранили от занятий за драку в школьном автобусе. Но мы с ее отцом не оставляли это без внимания. Теперь остальные дети догнали ее, и Джоуи, хотя он и младше, уже перерос сестру и стал выше. Он не тиранит ее, и Аманда обращается с ним совсем не так как раньше».

Дженни беспокоило, что Аманда чувствует себя слишком неуверенно и, следовательно, чрезмерно восприимчива к тому, что говорят о ней в школе. Она рассказала, как часто Аманда жалуется ей, что другие дразнят ее и «выводят из себя», а учителя винят ее в нарушении дисциплины, но сами не обращают внимания, когда ее обижают. Аманда говорила ей об этом несколько раз. «Иногда я думаю, Аманда так же не уверена в себе и лишена чувства собственного достоинства, как и я в детстве, – заметила Дженни. – Я всегда впадала в депрессию, когда не получала достаточно одобрения и поддержки. Один из консультантов, к которому мы обращались раньше, тоже решил, что Аманда переживает депрессию». Дженни вспомнила, сколько раз дочь угрожала сбежать из дома и заявляла, что лучше бы она умерла, и как она хотела бы жить с отцом, ведь только «он ее понимает». «Мне кажется, она чувствует себя беспомощной и подавленной. Вы согласны? Я чувствовала то же самое после развода. Наверное, я совершила ошибку, разведясь с отцом Аманды два года назад. Я тоже пыталась понять его и оправдать, но больше не смогла терпеть побои. Я хочу, чтобы Аманда была счастлива, и не хочу, чтобы она ненавидела меня. Я очень надеюсь на вашу помощь. Мы обязательно должны что-то предпринять. Сегодня позвонил директор школы и пригрозил отстранить ее от занятий. Я уговорила его не делать этого, пока не попробую как-то ей помочь».

Хулиган – он и в Африке хулиган

Аманда не дерется так, как раньше. У нее больше нет физического преимущества в размере и силе, которое она когда-то имела. Но Аманда по-прежнему боец и довольно задириста. Изменились только методы, которыми она сражается. Она изучила слабости матери и знает, какую тактику использовать, чтобы заставить Дженни подчиниться.

Как и большинству людей, Дженни легче распознать агрессивное поведение, когда оно проявляется явно, прямо и на физическом уровне. Она вела себя совершенно иначе со своим бывшим мужем и дочерью, когда те открыто лезли в драку, пыталась им противостоять. Но поскольку она не замечает агрессии в теперешнем поведении Аманды, то невольно допускает ее. В результате Аманда превращается в настоящего манипулятора. Дженни не в состоянии определить, что Аманда нападает, и потому не способна противостоять ей, а значит, по иронии судьбы, она снова становится жертвой насилия.

Я помню, как Дженни впервые попыталась описать частые словесные атаки Аманды. «Я ничего не могу с этим поделать, – жаловалась она. – Дочь так защищается». Я спросил: «Что вы имеете в виду, говоря „защищается“?» «Ну, – объяснила Дженни, – она начинает кричать на меня, говорить, какая я плохая мать, и угрожает что-нибудь сделать с собой». «Очень интересно! Вы воспринимаете эти жестокие словесные атаки как своего рода „оборонительное“ поведение, – с любопытством заметил я. – Но, судя по вашим рассказам, всякий раз, когда вы просите Аманду о чем-то, что она не хочет делать или что ей не нравится, или когда вы настаиваете, чтобы она изменилась, дочь быстро переходит в наступление». «Надо же. А я никогда не рассматривала происходящее с этой точки зрения, – удивилась Дженни. – Но зачем ей идти в атаку, если она не чувствует угрозы?»