сказать: «Я хочу так же делать». Но то, что снимал отец, режиссер-документалист Иван Сергеевич Твердовский, – это совсем другое. Когда он заканчивал монтаж своих фильмов, то традиционно всегда приносил показать семье. Мне очень понравился его фильм «Большие каникулы 30-х», построенный на кадрах документальной хроники. Там вроде бы нет ничего особенного, но я помню эффект и влияние самого фильма, и еще ощущение того, что это все здесь, это близко, это родной человек, твой отец, делает своими руками.

Осознание этой близости мне дало какой-то толчок, понимание, что этим можно заниматься. И именно документальное кино меня почему-то так вдохновляло. С игровым не было чувства родства, близости. Возникало ощущение какой-то дистанции, что это где-то очень далеко, и снимают его, делают какие-то странные люди, может быть, даже небожители. Но путь к документалистике у меня начался именно с фильмов отца.

Когда я собирался поступать во ВГИК в мастерскую документального кино, то не знал, кто будет набирать курс. Мне в принципе не был важен мастер, но я понимал, что хочу заниматься именно документальным кино, и шел в него осознанно. За несколько месяцев до поступления пошел на курсы, и там сказали, что свою мастерскую будет набирать Алексей Учитель. Меня это сильно вдохновило: «О, все классно! Точно это мое место, мне там нужно быть. Как угодно, но я должен быть там». Это было как знак правильного выбора, потому что для меня это была не просто фамилия – я очень любил Алексея Ефимовича как режиссера и знал фильмы и, тем более, документальные картины, про которые вообще мало кто помнит. В тот момент у него вышла «Прогулка» и «Космос как предчувствие». Но никто не знал про «Рок», «Обводный канал».

Очень много мне фильмов с детства включали, я жил в атмосфере кинематографа. Телевизор работал двадцать четыре часа семь дней в неделю. Не было няни или кого-то еще, кто бы мог освободить родителей, и потому, чтобы меня занять, они включали мне все подряд. У отца было очень много видеокассет. У нас дома стояло несколько шкафов с ними: от каких-то мультиков до «Броненосца „Потемкина“» и Хичкока. Потому мировой кинематограф так или иначе окружал меня с детства. Конечно, я это неосознанно смотрел, не включаясь в те истории, которые видел. В силу возраста, наверное, вообще не все понимал, что происходит на экране.

Пожалуй, первой серьезной историей, когда уже осознавал, что есть режиссер на этой земле, который мне нравится, были фильмы фон Триера. Так получилось, что я подряд посмотрел какое-то количество его работ: «Рассекая волны», «Танцующая в темноте», «Идиоты». Это на меня произвело неизгладимое впечатление. В его работах мне показалось неожиданным сочетание неигрового кино с игровым. Ничего подобного до фон Триера я не видел. У меня было ощущение, что это какое-то другое кино. У меня были четкие представления, что неигровое кино – такое, а вот игровое – оно другое. Но фильмы фон Триера были где-то между. При их просмотре возникает вера в обстоятельства на экране, во все, что происходит с теми людьми, которые там есть, настолько глубокая, что исчезает ощущение, что фильм постановочный. В кино, когда ты сильно подключаешься к персонажам и чуть не помираешь перед экраном от волнения, себя можно всегда успокоить – это актеры, все выдуманное, ненастоящее. А в этом кино в какой-то момент ты понимаешь, что это все как будто так и есть, и не можешь себе сказать, что это неправда и лишь актеры. Происходит подключение на каком-то ином уровне, и не понимаешь, как это сделано. Я испытываю боль какую-то душевную. И даже физическую – на самом деле больно становится.

Очень сильно проникали в меня фильмы Балабанова. Я как раз человек того поколения, когда шли на экране и становились хитами его фильмы. Какие бы картины он ни снимал, все бьет абсолютно в точку. Балабанов действительно сформулировал какие-то основные вещи, о которых думали люди, жившие в то время. «Война» – самое главное кино для меня. Балабанов так переносит зрителя в то время, что ты как будто не сейчас, не здесь, а в другом мире находишься и в то же время знаешь все эти истории. В его фильмах есть набор обстоятельств, действительно проникающих в ткань времени, в котором ты живешь.

Можно очень многое потерять в погоне за живописным кадром

В моем опыте было совершенно здорово и нормально, что продюсер – это человек вообще вне кино. Да, это один из важных создателей картины, безусловно, но для меня это человек не то чтобы вообще не несущий творческой нагрузки, но словно из другой вселенной, из другого мира. Нам просто повезло, что Наталья Мокрицкая – киновед по образованию и у нее правильное понимание основных законов кинопроизводства. Наталья действительно подставляет плечо.

Если говорить о сценарии, то про него все понимаешь с первой строчки. Мне достаточно двух страниц, чтобы понять, мой это текст или нет. Сценарий должен зацепить на внутреннем уровне, возбуждать настолько, что вдруг понимаешь: мимо этого текста пройти не можешь. Это может быть плохо написано, невнятно, там может быть какое-то огромное количество мусора, странных обстоятельств, но при этом некоторый набор «ингредиентов» кинематографических в нем должен быть с самого начала. История должна быть интересная, захватывающая, тема – близкая тебе. Сразу ощущаешь, что это герои твои, что в них есть ты и твои друзья, все уже находятся там, и уже начинаешь визуализировать знакомых людей. Это как-то сразу происходит, но крайне редко бывает, хотя это не говорит о качестве драматургического материала. Мне, как правило, вообще с этим не везет: я очень много чего читаю, и все не то и не туда. Все истории, которые в последнее время возникали, они все были из моих замыслов, и я сам был автором сценария своих фильмов.

Может быть, покажусь не очень дальновидным человеком, если скажу, что оператор для меня, при всей значимости этой профессии, довольно функциональный человек. Это некий хроникер, который запечатлевает ту магию и химию, что мы с артистом изобрели. Его задача – фиксировать и сохранять. Хотя в фильме «Подбросы» сильно отличается работа с оператором от предыдущих фильмов, но я все равно считаю, что он – как и я, и все остальные – просто посредник. Это не значит, что я не вижу художественного смысла в этой профессии. Конечно, когда смотрю работы коллег как зритель, я понимаю ее значимость. Некоторые фильмы мне нравятся исключительно из-за пластики, изобразительных