из фильма, обыгрывать какие-то несуществующие линии. Нужно быть уверенным, что на уровне сценария все было прекрасно придумано и должно быть только так, как написано и снято. Необходимо пройти этап, когда эта болезнь отступает, посмотреть свежим взглядом на все и понять: нужно вернуться. Конечно, монтаж не может быть бесконечным, но он не должен быть и коротким. Нужно успеть в нем пройти какие-то этапы, когда ты не видишь вообще того, что есть в материале, хотя оно там существует. И когда ты уже через это прошел, посмотрел свежим взглядом и нащупал ключ, тогда и начинает все работать.

В конце пути я подключаю продюсера или Ирину Любарскую, нашего редактора постоянного. Еще, как правило, отцу показываю, друзьям, Лизе Головченко.

При этом, честно говоря, не помню ситуацию, когда после обсуждения с кем-то я бы подумал: «Да, точно. Надо так делать». Как правило, наоборот: все это лишь утверждает решения, которые были приняты. Какие-то вещи я так выверяю. Показать кино новому человеку – ответственное дело, так что сижу рядом и смотрю, сам начинаю как-то по-другому ощущать ритм. Когда сам монтируешь и нет никого рядом – это одно, а когда есть тот, кто сел с тобой рядом, ты начинаешь ощущать и чувствовать ритм.

Отец никогда не хвалит, он всегда ругает, ему все не так, все не то. Говорит, что я дурак и такой материал незачем сшивать: нужно все перемонтировать, все пересобрать. Мне это очень нравится. Когда он мне показывает свой монтаж, я тоже берусь за голову и думаю, как он вообще все это делает. Зачем? Не кричу на него, конечно, но говорю: «Пап, давай не так, а по-другому». И он, видимо, так же не прислушивается ко мне. Но мое мнение его подталкивает к убежденности в собственной правоте.

До недавнего момента не было такого, чтобы я по собственному решению что-то выбросил и потом об этом жалел. Но с фильмом «Подбросы» такая история случилась. Для финала сняли материал, и была, как мне казалось, потрясающая сцена. После того как мать выгнала героя из дома, он идет в прокуратуру, где рассказывает о том, что участвовал в коррупционной банде. Помощник генерала заводит героя в маленькую комнату с железной дверью, где долго держит парня за шею, прижимая к обшарпанной плиточной стене. И в какой-то момент комкает все, что тот написал в заявлении, и плюет ему в рот. Такая сцена очень сильного, жесткого унижения властью главного героя. Когда я это убирал, мне казалось, что в этом есть определенный перебор, это на грани. В сценарии был эффект, что он раскаивается в своих действиях и готов об этом заявить открыто. А в монтаже получилось, что он пошел всех закладывать. Это работало колоссально против героя, абсолютно пропадало подключение к нему, и я не понимал, как исправить сцену, как сделать ее так, чтобы не было этого эффекта. При монтаже можно переозвучить, поменять актеру весь текст, можно скрыться от каких-то крупностей, что-то поменять за кадром – то есть перепридумать кусок истории. В этом случае я не нашел, как это сделать. Фильм был закончен.

Решение пришло за два дня до показа на «Кинотавре». Я принимал финальный микс и вдруг нашел, как эту сцену сделать. Продюсеры мне даже говорили: «Давай, если хочешь, ты можешь это изменить. Это не так дорого стоит, это одна сцена». Можно было все это сделать уже после фестиваля. Но для меня недопустимы две версии фильма, когда он уже начал жить своей жизнью, начал существовать. То решение, которое было принято на монтаже, мне кажется неверным, но если фильм вышел, ты уже не в силах что-то изменить.

Одно из главных качеств режиссера – умение ждать

С профессией режиссера у меня ассоциируется дерзость, смелость, вкус и, наверное, терпение. Еще режиссер не должен бояться. Нельзя ни в коем случае останавливать себя. Когда кажется, что нужно идти вперед, – нужно идти, не боясь неизведанных зон, выхода за рамки комфорта, глупых правил в профессии, которых не существует. Почему-то в киношколе говорят: «Это нужно делать так». Нет никаких правил в кино, можно все, нужно все пробовать и нарушать правила. При этом, безусловно, не должно быть какого-то пьяного дебоша, когда в неадекватном состоянии разносишь все, что вокруг тебя существует.

Необходимы определенная деликатность и терпение, потому что иногда от процесса устаешь, он тебя раздражает, становится вдруг неинтересен. Кино – это длинный забег, как правило. Замысел мог родиться слишком давно, а ты до сих пор в съемках или на монтаже. Картина еще не закончена, а ты уже в этом три-четыре года живешь. Нужно обладать терпением, чтобы сохранить все, наполняя эту корзину, и ничего не потерять, чтобы к финалу прийти со всем тем, что хотел принести.

Одно из главных качеств режиссера – умение ждать, тем более в документальном кино. Иногда тебе кажется, что твой герой этого не делает принципиально и еще много лет, может быть, этого не будет делать. И необходимо дождаться в его жизни такого поворота, чтобы все сложилось. Наверное, мне неинтересно снимать документальное кино именно поэтому – не хватает этого терпения в какой-то момент, я начинаю комбинировать, смешивать карты, для того чтобы герой как-то здесь себя проявил. А в игровом кино все в твоих руках, можно себе позволить все изменить в один день, хотя и там нужно огромное, колоссальное терпение. Ты хотел, чтобы было черное, тут же оно может стать белым. Да, это вопрос пяти минут, и в этом нет ничего страшного.

Необходима в режиссуре и интуиция, которая тебя никогда не обманет. Можешь абсолютно отключить мозг и вести ситуацию в правильном направлении, полагаясь только на нее. Потом осознаешь, что это так и должно быть. Но очень опасно абсолютно доверять этому качеству, потому что как только начинает казаться, что оно у тебя есть, его уже и нет. Потому решения, которые принимаешь, нередко стандартные, клишированные.

Территория черной драмы

Мне очень нравится, что в английском языке разделяют drama и black drama, черная драма. Драма может быть и мелодрамой, и какой-то легкой историей, отражающей сиюминутную проблему. Black drama, как правило, это уже накануне трагедии. Мне кажется, что вот это и есть моя территория. Хотя я не теоретик и мне сложно оценивать то, что делаю, со стороны.

Мои фильмы ближе к социальной драме, потому что мимо этого контекста герой не может пройти. В любой человеческой деятельности