Миэко, красивая, молоденькая и совершенно неопытная девушка, воспитывавшаяся в Токио у родственников и посещавшая школу для девочек «Отяномидзу», оказалась безупречной женой, Масацугу грех было жаловаться, но он не видел причин, по которым было бы невозможно совмещать брак с Миэко, с одной стороны, и любовь к Агури, с другой.

Агури дважды беременела, впервые еще до появления Миэко, вторично – вскоре после ее приезда, но каждый раз Масацугу удавалось соблюсти приличия и договориться об аборте. И как бы Агури ни хотелось завести ребенка, у нее не было выбора – приходилось подчиняться приказам своего любовника и господина.

Вот в такой дом, где обитала женщина с глубокими душевными ранами, и вошла Миэко девятнадцатилетней невестой. Не сдерживаемый никакими рамками и предписаниями, которые наверняка возникли бы, живи он с родителями, Масацугу открыто занимался любовью со своей женой, как будто ее застенчивость и робость только подхлестывали его и усиливали остроту ощущений. Лишь позже она поняла, что бывали случаи, когда Агури могла видеть их вместе, но в то время Миэко это даже в голову не приходило и она не подозревала о существовании следившего за ними ревнивого взгляда.

Менее чем через год Миэко забеременела. Обрадованные супруги сообщили об этом родителям, но счастье их оказалось недолгим: на третьем месяце у нее случился выкидыш. Причиной послужило падение с лестницы. Силы возвращались медленно, и она довольно долго пролежала в больнице.

Доктор, пользовавший Агури, был другом отца Миэко, и именно он лечил молодую госпожу Тогано после несчастного случая. По словам медсестры, которая беседовала с горничной Миэко в больнице, когда будущая мама начала спускаться по той злополучной лестнице, кимоно ее зацепилось за торчащий гвоздь. Она оступилась, упала и беспомощно покатилась вниз по ступенькам. Но тяжелее всего Миэко переживала даже не потерю ребенка и не длительное пребывание в больнице – ее терзало воспоминание об Агури, застывшей в ожидании у подножия лестницы.

Пока Миэко лежала в больнице, кое-кто из посетителей посвятил ее семью в тайну отношений между Масацугу и Агури. Поначалу оскорбленная до глубины души, мать Миэко решила было вернуть дочь, но Тогано воспротивились этому; в итоге Агури отослали обратно в деревню, Масацугу принес свои глубочайшие извинения Миэко и ее матери, и Миэко заняла свое законное место в доме Тогано.

Если бы Миэко заявила о том, что желает расторгнуть этот брак, Тогано в данных обстоятельствах не посмели бы спорить; но она ничего подобного не сделала.

Доктор Мориока, ныне седовласый старик, вот как объяснил это Микамэ: «Миэко всегда была человеком сдержанным, могла трезво смотреть на вещи, а Масацугу, в свою очередь, умел управляться с женщинами; видно, они пришли к своего рода взаимопониманию. С тех пор и до самой его смерти никаких трений больше между ними не возникало, по крайней мере, о них никто не знал. Конечно, для своего времени Миэко вела достаточно вольную жизнь, много чего повидала, немало по стране поколесила – на поэтические встречи ездила и тому подобное, но в свете тех давних событий Масацугу всегда смотрел на это сквозь пальцы. Сын их, тот самый, что погиб в горах, родился через несколько лет после выкидыша. Похоже, все идет к тому, что семья Тогано останется без наследника».

– Это тот самый доктор, который принимал Акио? – спросил Ибуки, пытаясь разведать, известно ли Микамэ о существовании близнеца.

– Нет, он сказал мне, что в то время был за границей, поэтому Миэко пришлось обратиться к другому врачу. Но ты только представь, как сильна может быть женская ненависть! Ужас какой-то! Не знаю, что за участь постигла Агури, но мне отчего-то кажется, что именно ее ненависть свела Акио в могилу.

– У Миэко не меньше поводов для ненависти. Юная, ни в чем не повинная законная жена теряет ребенка из-за вбитого на лестнице гвоздя – это ужасно несправедливо.

– Да уж. Полагаю, они оказались квиты – обе потеряли детей. В таком случае в роли настоящего злодея выступает Масацугу Тогано.

– Однако если такова была семейная традиция, которой следовали многие и многие поколения, то и его винить не приходится. Мужчины очень консервативны. Наше общество так старательно борется с подобными вещами – причем всегда выступает на стороне женщины, – что никто не отваживается открыто и честно разобраться в подобных случаях, вот так-то.

– Как Людовик Шестнадцатый или Николай Второй: платят за грехи своих предшественников.

– И все же чем больше в женщинах откровенности и агрессии, тем меньше они привлекают. Уж я-то насмотрелся на студенток в университете. Разве может привлечь женщина, которая говорит тебе, что перевозбудилась из-за месячных?

– Да что ты?! – осклабился Микамэ. – Насколько я понял, ты пытаешься сказать, что душевный стриптиз тебе противен. Что касается тела, то я предпочитаю абсолютную наготу. Мне другое противно – мишура абуна-э[37]: голые ножки, выглядывающие из-под нижних юбок, и тому подобная чушь.

– Ясуко себе ничего такого не позволяет, знаешь ли, – насмешливо хмыкнул Ибуки, искоса поглядывая на Микамэ, и выпустил из сложенных губ струю сигаретного дыма. – Кроме того, идея духовного стриптиза отдает варварством. Почему, как ты думаешь, люди потратили тысячелетия на создание одежды?

– Но жизнь под одной крышей с Миэко Тогано не может не оказывать на Ясуко особого влияния. Хотя, с другой стороны, таких умных и образованных женщин, как Ясуко, очень мало, а если добавить к этому фантастическую чувственность, то и вовсе по пальцам перечесть можно, – вздохнул Микамэ.

– Мне кажется, ее чувственность исходит от Миэко. Отношения этих двух дамочек кажутся мне весьма подозрительными.

– Хочешь сказать, они любовницы? Лесбиянки? Хмм, очень сомневаюсь. – Микамэ скептически покачал головой.

– Забудь об этом, – махнул рукой Ибуки. – Я тебе кое-что другое сказать хочу. В «Мыслях о Священной обители на равнине», том самом эссе, которое написала Миэко, говорится, что госпожа Рокудзё и не думала мстить женам и любовницам Гэндзи – она вроде бы даже силилась подавить свои сверхъестественные способности, но ее дух вырывался наружу и нападал на обидчиц против ее желания. Насколько я могу судить, в японском фольклоре то же самое, слово в слово, говорится о духе собаки и духе змеи. Никаких злых намерений, ни малейшего желания причинить кому-то вред. Просто так случается, что всякий раз, когда человек со скрытым колдовским даром испытывает невероятную любовь, ненависть или просто страсть к кому-то, того, другого, валит с ног лихорадка, он кричит во сне или проявляет другие признаки страдания. Причем виновник всего этого даже не подозревает о происходящем. Превосходный пример того, как один человек может влиять на другого на уровне подсознания.

– Полагаешь, Миэко Тогано обладает подобной силой и может оказывать влияние на людей – зачаровывать их? Думаешь, именно этим и объясняется ее симпатия к госпоже Рокудзё?

– По правде говоря, до того, как прочел это эссе, я считал Миэко обыкновенной дамой высшего света, одной из тех, которые любят поиграть в поэзию. Но если эта работа действительно принадлежит ее перу, то надо признать – я потрясен. Понять не могу, почему эссе не переиздали. Может, она в свое время просто одолжила свое имя другому автору?