не волнуйтесь, – улыбнулась Надя, – мы девушки смирные. Не пьем, не курим – дом не сожжем.

– А Васька с вами приехал?

– Нет.

– Тогда аккуратнее. Калитку обязательно запирайте. И дом на все засовы. У нас тут нехорошо.

– Нечистая сила? – лукаво спросила Люська.

– Да нет. Бомжи шарят. У кого сарай вскроют, а Лукинишне так вообще окно выбили, телевизор вынесли и с холодильника все.

– Но бомжи ведь в пустые дома, наверно, лазят? – уточнила Надя.

– Как раз в жилые. В пустых-то пожрать нечего.

– Вот не хватало нам только, – вздохнула.

А Люська бесшабашно добавила:

– Ничего. Отобьемся.

Дед взглянул внимательно, велел:

– Телефон доставай, лихая.

– Зачем?

– Номер мой запиши. Позвонишь, если что.

– Ну, если с вашей клюкой, тогда мы точно всех положим! – захихикала Люська.

Но Митрофанова телефон старика записала. Мало ли что.

Девушки вернулись домой. Помещение успело прогреться. Люся врубила свет во всех комнатах, отыскала в гостиной древний магнитофон, нажала на «play» – загромыхала «Нирвана».

– Какой все-таки Вася олдскульный, – сказала пренебрежительно.

Домик и правда больше походил на стариковскую дачу. Половички, ковер со слониками на стене, даже самовар имелся.

– Это ему от бабки досталось, – объяснила Люся. – Васька сначала хотел все перестраивать, да потом передумал. Он сюда редко ездит. Городской житель.

Дима, когда Надя уезжала, поручил: выведать про загадочного благодетеля максимум информации. Поэтому Надя мигом уцепилась:

– А он вообще где работает?

– Бизнесит. БАДы продает. Косметику белорусскую. Теперь вот за масла взялся.

– И всех сотрудников приглашает к себе на дачу?

– Не, я у него на особом положении, – важно отозвалась Люся. – Явно ждет, пока разрожусь, а потом приставать начнет.

– Согласишься?

– Не-а. Васька – хиляк, слюнтяй. А мне крутые парни нравятся.

– Сын у тебя от крутого?

– Ох, Надька, любопытная ты! Какая разница, от кого? – И потребовала: – Давай, корми меня. Ты хвасталась, что блины делать умеешь.

* * *

Светящаяся точка сначала неспешно перемещалась в радиусе километра от объекта, а около полуночи замерла.

Самаэль подъехал к часу.

Метель разгулялась, сквозь клочки туч проглядывала луна, сердце наполняло волнующее предвкушение. Наконец, все получится без спешки. Со вкусом. С возможностью насладиться мельчайшими деталями. Не сравнится с лесом и, тем более, с городским парком.

Домищи, дома и домики мирно спали, редкие дневные следы прохожих замело поземкой. На плечи рюкзак, на голову капюшон. Инструментов с собой минимум – только отмычка, чтобы проникнуть внутрь. Ну, и нож, конечно.

Доску в заборе крайнего домика он расшатал накануне.

Маршрут тоже составил загодя – так, чтобы путь пролегал исключительно мимо пустующих строений. Никого не встретил – те несколько жителей, что зимовали в поселке, разумеется, давно спали. Место назначения тоже замерло в ночной тишине. Ни шороха, ни отблеска света – только дымок из трубы поднимается.

Самаэль осторожно сдвинул доску в заборе, незаметно юркнул во двор. Прокрался в сарайку – дверь туда тоже вскрыл вчера. Перчатки надел заранее. Сейчас натянул поверх одежды хирургический костюм. Лицо скрыл под балаклавой. В помутневшем от времени зеркале, непонятно зачем украшавшем скопище лопат, вил, пустых ящиков и прочего хлама, отразилось лицо – два горящих глаза в обрамлении черной ткани.

Кляп и веревки сложены отдельно, в маленьком рюкзачке. Нож – за поясом. Он достал из кармана отмычку и осторожно вышел во двор.

* * *

Комнату себе Надя выбрала на втором этаже. Теплая, милая, отделана вагонкой, на окнах трогательные шторы с петухами. Кровать с панцирной сеткой приятно поглотила, укачивая. Но Митрофановой все равно не спалось. То подушка вопьется в шею, то кажется, будто комар зудит – хотя откуда они зимой? Интернет, впрочем, давно ее предупредил, что бессонница у беременных – дело обычное. Хотя Люська на первом этаже дрыхла сладко – похрапывала на весь дом. Об этой проблеме – что на последних месяцах беременности начинаешь храпеть – Надя тоже читала. Придется со временем Димку из спальни выселять, или самой на диван, а то перед любимым мужчиной неудобно.

Пока что Полуянов (хотя обычно на комплименты не слишком щедр) не уставал восхищаться ее новым положением. И глаза у нее светятся по-особому, и поступь какая-то удивительная. Больше всего, конечно, пышная грудь нравилась. Но у самой Митрофановой беременные, особенно на позднем сроке, как Люська, вызывали брезгливость. Та хотя бы совсем молодая, кожа прекрасная, лишнего веса ни грамма – а она сама, однозначно, разъестся в огромную корову-пеструшку. На лице пигментное пятнышко успело появиться – а что дальше будет? Волосы, правда, выглядят блестящими, пышными из-за того, что кровь сейчас активнее циркулирует, как врач Черемисина объяснила. Но девочки в Интернете пугали: немедленно, как ребенок родится, потускнеют и начнут выпадать. И вообще, как все пойдет после рождения младенца? Димка беззаботно предрекал:

– Купим слинг и будем малыша везде с собой таскать.

Надя, конечно, соглашалась, однако подозревала, что в реальности будущее вряд ли получится столь лучезарным.

Ну, все, растравила саму себя. Сон полностью ушел. Дома проще – включить настольную лампу да почитать, но в чужой комнате – только люстра под потолком, и выключатель у самой двери, а вставать лень. Взяла телефон, хотела в сети зависнуть, но Интернет в Заболотье еле ловил. «Все-таки встану. Чайку попью», – решила Надя.

И вдруг услышала отчетливый скрип – точно с таким сегодня отворялась дверь в дом. Вздрогнула, напряглась. Нет, больше ничего. Абсолютная тишина. Только вдруг холодом повеяло, будто с улицы запустили ледяной воздух.

Дверь в ее комнату закрыта, но снаружи буквально на секунду стало светлее. Потом опять темнота. И полное безмолвие.

Слуховые, тактильные, визуальные причуды? С беременными, тоже читала, случаются.

Сидела молча в постели, напрягала все пять чувств. Ни шороха, только Люська похрапывает. Но вот скрипнула половица. А дальше – короткий взвизг, и снова – теперь уже полное, без единого звука, и очень страшное – безмолвие.

* * *

Самаэль не ошибся: никакой охранной сигнализации в доме не имелось. И замок простецкий – отпереть удалось с первой попытки. А дальше в нос ударил запах. Особый, сладкий. Так пахнут исключительно самки в ожидании потомства.

Впрочем, даже если б не пахла, ясно, где найти. Похрапывает на весь этаж, словно мужик. Микаэла, его женщина, тоже могла всхрапнуть. Особенно когда выпивала. Сразу вспомнились: когда-то родные, бездонные зеленые глаза в рыжую крапинку. Огромный живот Микаэлы. Ее злые слова. Как он их ненавидел! Лживых. Алчущих. Сочащихся самодовольством. Всех.

Бахилы надел на крыльце. Сейчас вынул из кармана кляп и бесшумно прокрался в комнату.

Женщина спала на спине, ее голова запрокинулась, громадный живот приподнимал