Этот абсолютный пиетет к закону и заставлял Натку ограничивать передвижения в рамках собственных возможностей. И у школы, и у супермаркета были собственные стоянки с обязательным наличием свободных мест. Но даже это не позволяло Натке полностью избавиться от волнения. Уже заранее она переживала о том, что в школе могут назначить общее родительское собрание, а в магазине объявить розыгрыш обожаемой испанцами лотереи, и тогда начнется такое столпотворение, что парковка машины в окрестных дворах окажется неизбежной. Ужас, ужас и ужас! К сожалению, Натка принадлежала к тому типу людей, которые даже при полном штиле в жизни найдут хотя бы десять поводов для волнений. И если в ее силах было хотя бы части своих дурацких волнений избежать, она непременно это делала. Так что школа, магазин, дом, а за другими эмоциями и впечатлениями – в Жирону, где нет недостатка в подземных парковках. Там, конечно, настолько узкие подъемы и спуски, что не поцарапать крылья или зеркала практически невозможно, но это все же лучше, чем две желтые сплошные черты у тротуара, которые впечатлительная Натка ухитрялась видеть даже во сне.

Конечно, были на улицах Тоссы редкие места, где эти полосы отсутствовали. На одно из них, и (о чудо!) свободное, Натка наткнулась однажды по пути в супермаркет. При виде этого подарка судьбы внутри ее сработала цепная реакция: место – время – кроссовки. Место оказалось свободным и достаточно большим, времени у Натки было полно, а кроссовки, на которые Валерка уже несколько недель с восторгом пялился из окна машины, улыбались ей из ближайшей витрины. Сын не просто пялился, он ныл всякий раз, когда они проезжали мимо из школы:

– Мам, ну давай купим, а?

– Перестань. Где мы бросим машину? Посреди дороги?

– Ну я сам зайду, а ты пока кружочек сделаешь.

– Еще чего. Возьмешь не тот размер только для того, чтобы купить их, – отмахивалась Натка, которая на самом деле не хотела наворачивать круги: соседние улицы были настолько узкие и при этом двусторонние, что душа уходила в пятки при мысли о том, что можно неожиданно столкнуться там с едущим навстречу грузовиком. Тогда жди беды: придется нервничать, сдавать задом и безуспешно пытаться унять стук сердца, дрожь в руках и расстройство в голове.

В общем, кроссовки – ярко-желтые, с салатовыми шнурками и прозрачной подошвой – продолжали оставаться несбыточной Валеркиной мечтой. А Натка, как примерная мать, не могла не переживать о том, что не способна исполнить мечту собственного ребенка. Да еще и такую, в общем, не слишком большую и невыполнимую. Так что внезапно свалившимся на нее чудом не воспользоваться она просто не имела права. Натка резко ударила по тормозам и буквально через секунду с чрезвычайно довольным видом заглушила двигатель своего идеально припаркованного авто. Она как раз смотрела в зеркало, подкрашивая блеском губы, когда в водительское стекло машины резко постучали. На улице стояла миловидная женщина, хотя вид у нее был весьма недовольный. Глаза так яростно полыхали, что чудилось, они способны в секунду сжечь Натку вместе с ее автомобилем. Женщина что-то быстро говорила, но, даже когда Натка открыла окно, смысл сказанного, естественно, до нее не дошел. Незнакомка изъяснялась по-испански и Наткино молчание воспринимала как форменное оскорбление, отчего заводилась еще больше и лопотала все громче и быстрее. Натка не испугалась, нет. Она не понимала причины внезапно обрушившейся на нее ярости. Она заслушалась. В первый раз за несколько прошедших с момента переезда месяцев испанская речь ее не угнетала и не раздражала. Натка будто очнулась после глубокого сна и услышала, насколько она напевна и мелодична. Слова журчали переливистой речкой и выливались с губ молодой женщины сладким соком. Натка вдруг услышала все то, что, обладая специальным образованием, давно должна была услышать. Теперь она удивлялась, каким образом позволила депрессии завести себя так далеко, что та до сих пор скрывала от нее и этот сильный, грассирующий «р», и нежный, еле уловимый «й», и ласковый, ни на что не похожий «нь». Пораженная своим внезапным открытием, Натка смотрела на незнакомку во все глаза и глупо улыбалась. Она знала, что выглядит странно, однако ничего не могла с собой поделать. Ведь здесь было не только что послушать, но и на что посмотреть.

Молодая женщина походила на Венеру с картины Боттичелли. Те же длинные волнистые рыжеватые волосы, которые трепал уличный ветер. Те же женственные формы, дополненные статным, высоким ростом. Та же идеально проведенная тонкая линия бровей. Те же светло-зеленые глаза, смотрящие на Натку, несмотря на бушующую в незнакомке ярость, со снисходительным осуждением. Натка не сводила глаз с внезапно явившейся ей красоты Возрождения и понимала, что, даже владей она испанским, она бы не смогла в эту минуту вымолвить ни слова. Она бы молчала лишь для того, чтобы поразительное сходство, казавшееся видением, не исчезло. Облик «журчащей» женщины (ярко-синие, ультрамариновые легкие зауженные брюки, белые босоножки на шпильке, белая же шелковая футболка с V-образным вырезом, который украшали крупные бусы, состоящие из красных, белых и синих горошин) был настолько утончен, свеж, ярок и вкусен, что усталую, расклеенную и унылую Натку в одно мгновение охватило еще смутное, но вполне определенное ощущение того, что все в ее испанской (и не только) жизни сложится хорошо. Казалось, незнакомка, от изящных запястий которой до Натки долетал запах жасмина, несмотря на календарную осень, своим появлением внесла в жизнь этой утомленной, неподвижно сидящей в машине женщины весенние нотки. Те нотки, которые обычно заставляют людей не просто просыпаться, а буквально возрождаться, бороться, искать, пытаться идти навстречу всем препонам судьбы и не бояться открывать новые страницы истории. В общем, делать то, что обусловлено жаждой жизни, которую Натка в последнее время утратила. Теперь она чувствовала, как внутри ее тает лед, а из-под плотного слоя заснеженной души начинают пробиваться подснежники. И вот уже Натка цепенела не просто от вида красавицы, но и от того эффекта, который эта случайная встреча произвела.

«Венера» же, нисколько не смутившись произведенным впечатлением, а точнее – попросту его не замечая, продолжала грассировать рычащими и обволакивать альвеолярными звуками пространство и явно требовать хотя бы какой-то реакции на свое выступление. Натка нехотя очнулась от наваждения и произнесла единственное, что позволяли ее скудные знания:

– Perdona[19].

Ответом ей послужила тирада из как минимум десяти распространенных предложений, смысл которой сводился, по всей видимости, к тому, что женщине извинения не нужны, а хочет она совсем другого. Но вот чего именно – этого Наткины не усовершенствованные испанским языком мозги понять не могли. Она собралась с духом и снова вымолвила:

– Perdona. – Потом наградила «Венеру» полным вселенской тоски взглядом и скороговоркой призналась: – Янегрюпыспански.

– Вот блин! – ругнулась женщина практически на чистейшем русском языке, не потеряв при этом, как ни странно, ни капли своего очарования. – А что ж ты сразу не сказала? Вот я стою распинаюсь!

– А что случилось? – поспешила Натка прояснить ситуацию, не успев даже порадоваться завязавшейся беседе.