Оуэн сглотнул — горло словно выстелено наждаком. Голова прояснилась, в затылке почти больно пульсирует кровь. Лучше бы не вспоминать старый кошмарный сон. Много лет не вспоминал.

Держа в руке нож, он сделал шаг из кухни и расправил плечи, изображая уверенность в состоянии полной растерянности.

— Кто там? Ты, Скотт?

Не получив ответа, взялся за ручку двери, слишком поздно сообразил, что не запер ее на замок. Ручка повернулась, дверь открылась. За ней стояла женщина в кожаной куртке с двумя бумажными продуктовыми пакетами в руках. Прошла минута, прежде чем Оуэн ее узнал, и еще одна, подлиннее, прежде чем осознал реальность ее появления здесь в такой час.

— Ну, позволишь войти? — спросила Колетта Макгуайр. — Или так и будешь стоять столбом? — Взглянула на нож и расхохоталась. — Ох, боже… Уже с ножом.

Оуэн опустил нож, открыл рот и снова закрыл. Зимняя ночь полностью обесцветила ее кожу, добившись потрясающего эффекта. Колетта будто сошла со сцены театра кабуки с абсолютно белым лицом, кроме двух идеально круглых розовых пятен на щеках. Не дождавшись ответной реакции, она протиснулась мимо него на кухню, звучно шлепнула на стол коричневые пакеты, повернулась, потирая руки.

— У тебя адский холод. — Спиртные пары окружали ее облаком, как духи. Облако столь густое и знакомое, что Оуэн потянулся к нему с пробудившимися воспоминаниями. — На ветру ниже тридцати.[8]Хочешь хохму? У меня дом в Ки-Бискейне[9]прямо у воды. Закрою глаза и буквально слышу запах масла для загара.

Оуэн передернул плечами, ища разгадку или хоть слова, которые можно было бы сказать. Разглядел в коричневых пакетах две упаковки пива «Шлиц» по шесть банок в каждой, холодную мясную нарезку, хлеб, молоко, пачку печенья, арахисовое масло, джем и с трудом выдавил:

— Что это?

— Что?

— Вот это. — Он кивнул на продукты и пиво. — Решила заранее изобразить рождественского ангела?

Колетта сделала небольшой пируэт посреди кухни и вздернула подбородок.

— Ты ведь должен заботиться о ребенке, правда? А он должен питаться. — Взгляд ее слегка обострился. — А ты, по последним дошедшим до меня сведениям, иногда любишь пивка хлебнуть.

— Не нуждаюсь в благотворительности.

— Единственная известная мне благотворительница — одна шлюха из Мемфиса. Я же просто стараюсь помочь.

— В час ночи? — В голову вдруг взбрела неприятная мысль. — Тебя брат попросил?

— Думай что хочешь. — Колетта махнула рукой у него перед носом, будто тема ее больше не интересовала. — Здесь еда. Можешь взять, можешь выкинуть на помойку. В данный момент мне решительно наплевать.

— Приехала в такую даль, чтоб сообщить об этом?

Она повернулась, юркнула за угол в гостиную, где лежал Генри. Оуэн поспешил следом, смутно обеспокоенный ее присутствием в одной комнате с мальчиком, как забеспокоился бы, если б в комнату к спящему сыну вошло неизвестное животное. Колетта стояла у дивана, смотрела.

— Не бойся, — сказала она. — Я не кусаюсь.

Оуэн промолчал.

— Они сегодня ко мне приезжали.

— Кто?

— Скотт и Генри.

Оуэн нахмурился, земля начала уходить из-под ног, как углубляющееся дно пруда.

— Значит, он тебе поручил продукты привезти.

— Я бы не сказала. — Колетта слегка пошатнулась, полезла в карман куртки, открутила крышечку с маленькой бутылочки виски «Джек Дэниелс», какие подают в самолетах, влила в рот, как бы не глотая, и вытащила такую же бутылочку водки. — На один глоток. Никогда не хватает.

— Ты уже нахлебалась.

— Из других миров слух дошел, — улыбнулась она мокрыми и липкими от виски губами. Если поцеловать, почувствуешь вкус. — Знаешь, кто я на самом деле такая, Оуэн? Позволь представиться: царица мертвых. — Распростертые руки объяли невидимую империю. — Поставлена во главе нового матриархата, где властвует расчет и холод.

— Господи Иисусе. — Оуэн уважительно кивнул, несмотря ни на что. — В какое еще дерьмо вляпалась?

— Откуда ты знаешь, черт побери? — Она все смотрела на Генри. — В данный момент от тебя разит выпивкой, проданной за неделю в радиусе двенадцати миль. — Протянула руку к голове мальчика, почти коснулась пальцами волос, но Оуэн ее одним ударом отбросил.

— Не тронь!

— Ты параноик? Пожалуй, имеешь полное право.

— Что это значит?

— Подумай. — Колетта на него посмотрела уже с другой улыбкой, медленной, ленивой, как змея, растянувшаяся на камне под солнцем. — Знаешь, маленький Генри очень любит дядю Скотта. Могу поспорить, маленький Генри отдал бы все, чтоб убраться отсюда, улететь с дядей Скоттом на Запад. Хочет, чтобы дядя Скотт был его папочкой. У него на лбу написано. Я сегодня надралась до ослепления тремя разными зельями и все равно увидела.

Грудь прострелила резкая боль, но Оуэн взял себя в руки, сделал глубокий вдох, и острое жало через секунду исчезло.

— Думаешь, для меня это новость? — сказал он, удивившись, что голос звучит ровно и твердо. — Думаешь, мне интересно знать твое мнение?

— Думаю, что вижу перед собой парня, который отыскал конец веревки и обнаружил, что она завязана у него на шее, — сказала она. — Я хочу сказать, оглянись, посмотри. Ты даже сам себя обеспечить не можешь.

— В отличие от некоторых капиталов не унаследовал.

— Правда, только и сам ничего не сделал. С другой стороны, братец Скотт — пример распроклятого американского успеха. Наверняка сможет себе позволить хороших адвокатов. Если серьезно решит помочь мальчику выбраться из гнусной берлоги, где ты его держишь…

— Слушай… — Оуэн вцепился в воротник кожаной куртки. — Тебе нет никакого дела до меня и до мальчика.

Промелькнувшее на ее лице удивление, каким бы кратким оно ни было, облегчило напряжение в груди, и он сразу понял, что вновь овладел ситуацией. Потом Колетта отбросила с глаз волосы, передернулась, припухшие губы открылись, испустили дымный тихий смешок, скорее почуявшийся, чем услышанный.

— Что я для тебя могу сделать? Только скажи.

— Ред знает, что ты здесь?

— Ред? — фыркнула Колетта. — Господи помилуй. У него свои дела сверх расписания. — В голосе прозвучала насмешка. — Даже не спросишь, зачем Скотт сегодня ко мне приезжал? Или ума не хватает вопрос сформулировать?

Оуэн понял, что готов ударить, всадить кулак в живот, с наслаждением видя, как с ее физиономии раз и навсегда исчезнет самодовольная ухмылка. Однажды он по судебному постановлению проходил психиатрическое обследование, в ходе которого терапевт подчеркнул важность визуального представления реакций. Проблема в том, что визуально представляются лишь худшие реакции. Поэтому он сунул руки под мышки, стиснул пальцы до боли в бицепсах.