Авелин и Жан Поль стояли на выступе холма и с высоты разглядывали крыши и улочки зажиточного Лиона.

– Ты прекрасная рассказчица, – переведя дух, сказал Жан Поль и, улыбнувшись, добавил: – Надо полагать, ты прямой потомок Айне?

– История моего семейства не такая родовитая, как у знати, но от отца и матушки я точно знаю, что наши корни из этих мест.

Авелин с гордостью взглянула на Жан Поля, но, увидев его улыбку, стушевалась. Теперь пришло время смущаться ей. Авелин прекрасно понимала, что утверждать о своем родстве с Айне было бы крайне глупо, но ей очень хотелось, чтобы Жан Поль думал именно так.

– Почему чувство одного человека рождает счастье при мысли о том, что на свете теперь есть тот, ради которого хочется жить и творить добро, а у другого только глухую страсть обладать желаемым и ненависть ко всему, что этому препятствует?

– Я никогда об этом не думал, – ответил Жан Поль.

Остаток пути был радостным и легким, как весенний ветер, сбегающий по холму Фурвьер. Ближе к собору Жан Поль изменился в лице, став серьезным и молчаливым. Он строго настрого приказал двум монахиням, подошедшим к нему около ворот храма, отвести Авелин к родителям, которым необходимо наказать, чтобы они следили за поступками дочери.

Когда монахини усердно отчитывали матушку за ее родительский недосмотр, Авелин низко склонила голову к груди, чтобы никто не мог увидеть ее счастливую улыбку. В присутствии монахинь она пообещала своей матери, что никогда больше не поднимется на холм.

Оставшись одна, Авелин закружила по дому, вспоминая подробности этого дня. Она бралась за любую работу, лишь бы не сидеть на месте. Сияющая улыбка не сходила с ее губ. В какой-то момент она поймала на себе внимательный взгляд матери.

– Сегодня прекрасный день, матушка, не правда ли? – спросила Авелин, желая поделиться своим счастьем.

– Держись подальше от этого монаха, – на полном серьезе произнесла Мария.

– Про кого ты так сердито говоришь, матушка? – оторопела Авелин.

– Про человека, которого ты встретила на холме Фурвьер, и который передал тебя в руки монахинь. О нем сейчас говорит весь город – это очень опасный человек. На Рыночной площади Лиона давно не горели костры инквизиции, он здесь для того, чтобы возобновить эту традицию.

Это был обжигающий ледяной душ в знойный день. Сердце глухо ударилось в груди и как будто провалилось. Авелин вспомнила речь епископа в соборе.

– Мне тоже он не понравился, – поспешила она успокоить свою мать.

Авелин схватила веник и побежала во двор, подальше от материных глаз. Подметая ступени, она пыталась припомнить все, что слышала в соборе и за его пределами, когда люди стали собираться кучками на площади.

Сердце ныло, ей во что бы то ни стало захотелось поговорить с Жан Полем. Она с трудом дождалась окончания дня, потом всю ночь не отрывала взгляда от ставней, в ожидании полоски света из-под них. В положенный час она вышла из своей комнаты и, поклонившись, прижала руки к груди.

– Я пойду в храм – молиться за то, чтобы костры инквизиции никогда не вспыхнули в Лионе, – сказала грустным голосом бледная Авелин.

– Я тебя напугала? – обеспокоилась Мария.

– Я испугалась не за себя, а за людей, которые могут сгореть заживо.

Авелин шагнула за порог с твердой решимостью объясниться с Жан Полем. Ей хотелось убедиться в том, что этот человек не способен причинить людям страдания. Если же это было не так, то она была готова первой пойти на этот костер.

Всю мессу Авелин старалась не отрывать глаз от молитвенника и не смотреть в сторону Жан Поля, специально выбрав одну из последних скамей. По окончании, в полной уверенности, что Жан Поль обязательно придет, она отправилась на то место, где они первый раз встретились на холме. Через час ожидания ее уверенность пошатнулась, уступая место заползающей в грудь тоске. В этот день он не пришел.

На следующий день Авелин заняла место в первых рядах собора, и уже не так усердно разглядывала строчки в молитвослове, но Жан Поль не пришел и на следующий день.

Потянулись дни бесплодных ожиданий. Сначала Авелин возненавидела его, затем простила ему все, включая его миссию в этом городе. Ей хотелось то погибнуть на его глазах, то спасти его от смерти. Стоять на коленях около его кровати, если он заболеет, выносить на руках из пожара, если он задохнется от дыма, и даже умереть от тоски на камнях амфитеатра. Но каждый раз она поднималась и шла домой к родителям, которым она будет единственной опорой, когда они состарятся – только это, по мнению Авелин, спасло ее от неминуемой смерти.

Через две недели, потеряв всякую надежду на встречу с Жан Полем, Авелин бродила по склону холма в раздумьях о своей судьбе, которая казалась ей несчастной без любимого человека.

Но обжигающая рана быстро затягивалась на молодом сердце. Она уже семь дней, как не появлялась в соборе, ей не хотелось видеть человека, который принес ей столько страданий.

Она села на камень и, глядя на траву под ногами, дала себе слово больше никогда не появляться на холме, до тех пор, пока приор Ордена святого Доминика не покинет Лион. А если она случайно и встретится с ним где-нибудь в городе, то пройдет мимо, не замечая его.

Услышав хруст ветки, она обернулась. За спиной стоял Жан Поль. Его тонкие губы были плотно сжаты, глаза опущены, нездоровый румянец горел на бледных щеках.

Соскочив с камня, забыв все данные себе обещания, Авелин стремительно приблизилась к нему и, как во сне, услышала предательский шепот собственных губ:

– Я ждала тебя здесь каждый день.

Он неловко обнял ее за плечи и прижался холодной щекой к ее лбу.

– Мил, ты чего так напилась-то? – вопрошала Катерина, помешивая ложечкой утренний кофе.

– А ты бы на моем месте как ответила на этот вопрос? – раздражалась Мила, закутанная в плед.

– Да, здесь есть и моя вина. Но ты, Мил, тоже хороша. Разве можно подавлять стресс первого свидания алкоголем? Ты себе не представляешь, что мне стоило отцарапать на брачном рынке такого мужика как Илья Андреевич.

Катька хотела сказать еще что-то на повышенных тонах, но Мила едко заметила:

– Перестаралась.

Воцарилась тишина, первой ее нарушила Мила:

– Не мое это. С твоим Ильей Андреевичем надо не быть, а казаться. Я не умею. И вообще, мутит меня даже от запаха кофе и голова раскалывается.

– Чего пила-то? – смягчившись, поинтересовалась Катерина.

– Вино какое-то, – Мила поднялась со стула и заглянула в помойное ведро под раковиной. Из ведра торчал частокол из горлышек винных бутылок.

– Господи! Как ты жива-то осталась? – воскликнула Катька.

– Он их с собой принес что ли?