На следующий день мы собирались в Каттегат Центр — это Океанариум такой, кто не знает. За завтраком, когда отчим вышел отлить, я спросил мать насчет задвижки на дверь. Она внимательно посмотрела мне в морду и отложила свой рундштюк[11] с маком:

— Интересно, а от кого ты собираешься запираться? И зачем?

— Я вырос уже, — говорю, как советуют в тырнете. — И стесняюсь, — мне даже удалось реально покраснеть, потому что перед глазами сами собой всплыли сияющие в лунном свете мамины булки. Те, что без мака.

— Стесняется он, — фыркнула ма. — А глаза чего красные, как у кролика? И таскаешься нога за ногу, еле-еле. Ты что думаешь, я не замечаю ничего? Сева нас и туда возит, и сюда, старается, хочет развить тебя культурно. А тебе ничего не интересно, я же вижу. У тебя одно на уме. И я знаю, что, — и смотрит на меня, не мигая, как удав.

Я офигел, сижу, мозгами от бессонницы еле ворочаю. Думаю: блин, неужели догадалась? У меня аж пятки похолодели, а от облегчения — поджилки дряблые.

— Это дурь твоя, вот что! — мать палец на меня наставила вроде пистолета, шипит. — И где ты только ее берешь? Хочешь в комнате запираться, чтобы там кайф ловить со всеми удобствами? Не выйдет!

Под стол я не упал только потому, что крепко за него держался. Дар речи ко мне вернулся вместе со злостью.

— Какая дурь?! — говорю. — Ты что, видела ее? Или унюхала?

— За идиотку меня держишь?! — она уже орет. — Та самая, что ты в своем бардаке прячешь.

— Ничего я не прячу! — я тоже ору. — И бардака у меня нет! Я тогда еще все убрал, когда на тебя звездное небо рухнуло!

— Ах, небо?! — ма откинулась на спинку стула, сложила руки на груди. — Все. С этим пора кончать, — и с места в карьер, то есть к лестнице.

— Ты куда? — я за ней.

Короче, все как обычно. Доброе утро в дурдоме Ромашкино. Только Себастиан к этому еще не привык. Прискакал на звуки грозы из сортира. Хлопает на нас глазами.

— Катюша, что происходит?

Ма прыг ко мне, ухватила за вихор, морду к отчиму поворачивает:

— Вот! Видишь, на кого он похож?

Отчим спокоен, как око бури, изучает мой фейс:

— На тебя, дорогая?

— На наркомана! — она выпустила меня, треснув по затылку. — Он прячет в комнате траву!

— Траву? — Себастиан хихикнул. — Зачем?

Ма сообразила, что опять перевела с русского буквально:

— Не траву, эту… Марихуану. Хэш, — и театрально затянулась воздухом.

Отчим нахмурился:

— Джек, это правда?

Так. Здесь тоже заштормило.

— Вранье, — говорю, — все это. Не шмаляю я больше.

Тут ма совсем завелась:

— Это кто врет? Я вру? А ну, пойдем! — хвать меня за шкирку и тащит наверх. Себастиан топает сзади:

— Катюша, ты куда?

Мать ворвалась в мою комнату, меня к стеночке прислонила, стоит, озирается — прямо бык на корриде, и дым из ноздрей. Ко мне поворачивается:

— Лучше сам скажи, куда спрятал, а то хуже будет.

Я, конечно, в отказ. А что? У меня только Меметов несчастный косяк, но тот так спрятан, что наркособака не найдет. Короче, мать мне не поверила и начала шмонать. Полетели на пол вещички из шкафа, диски со стола.

— Давай, — ору, — чего мелочиться? Сразу все покидай в мусорный мешок — и в контейнер. Тогда уж точно — никакой травы.

Себастиан за ма мечется, пытается успокоить: просто разозленная пчела и шмель-флегматик. Короче, маразм крепчал, и танки наши быстры. Тут мать к окну подскочила и рукой полезла под подоконник. Повозилась там, и бац:

— А это что?! Скажешь, не твое?

Отчим аж стойку сделал. Смотрю, у нее в вытянутой руке косячок. В пластик замотанный. Только я его не там заныкал. Я же не дебил, чтобы два раза в одно место прятать!

— Дай-ка, — говорю, — посмотрю.

А мать:

— Вот я его в унитаз спущу, и сколько хочешь смотреть туда сможешь! — и к сортиру.

Тут меня переклинило. Не из-за травы, конечно, а потому, что это от друга память. Я мать за руку схватил.

— Отдай! — ору.

Ма отбиваться. Короче, та еще сцена. Чувствую, меня сзади кто-то схватил. Себастиан! Я озверел, ну, у меня рефлекс и сработал. Я башкой назад — хрясь! Попал. Отчим взвыл и ослабил хватку. Я вырвался и бежать. Скатился по лестнице. Слышу только — ма вслед что-то кричит, и шаги по лестнице бухают. Себастиан!

Я прыгнул в сланцы и выскочил во двор. Припустил через газон и вниз, к озеру. Чуть не сбил на дорожке старичка с жирной таксой — то ли соседа-аборигена, то ли туриста с кемпинга. Дернул дальше по кустам и в лесок. Там чуть притормозил, осмотрелся. Если Себастиан и гнался за мной, то давно отстал, а может, собачника постеснялся. Я отдышался и стал пробираться между деревьями в направлении шоссе. Думал в Силкеборг дернуть, к ребятам. Знал, что у Мемета или Ибрагима перекантоваться нельзя, предки не пустят. Зато если Микель вернулся из Таиланда, то у него и переночевать можно. Вопрос был только в том, как добраться до города. Бабосы-то дома остались, какие были. Голоснуть попробовать, что ли?

Я срезал через поля и вскоре оказался на главной дороге. Будним июльским утром машин было не много — это не суббота, когда туристы въезжают в дачные домики, или выезжают оттуда после недельного отдыха. Я выставлял руку, демонстрируя дружелюбную улыбку, но ни одна сволочь не останавливалась. Надежды я все же не терял. Ездят же как-то люди автостопом, значит, и у меня должно получиться. Представлял себе удивленные морды пацанов, когда завалюсь на наше место у железки. Я ведь даже с Меметом почти перестал общаться: он слал смски, а я не отвечал. Ну что я мог ему написать? Что в гости ко мне они приехать не смогут? Или что Себастиан оказался… говном, короче говоря. А что я скажу теперь? Что сбежал из дома? Круто, жесть. Сбежал из виллы у озера и от отчима с клевой тачкой. С чего бы это? Не, что сбежал говорить нельзя. Скажу, навестить приехал.

Я так увлекся своими планами, что поздно среагировал, когда за спиной взизгнули тормоза. Обернулся — это же наш мерс! И Себастиан из него выскакивает с решительной мордой. Блин, как он меня нашел?!

Я скатился в канаву, оттуда на карачках и в лес. Отчим за мной. Мля, не знал, что он такой спортивный. Зря я сланцы надел — бегать в них не айс.

Короче, кончилось все быстро. Я за ветку запнулся и нырнул носом. Вскочил тут же, конечно, только поздно было. Он меня за руку поймал, дернул к себе и по уху ладонью — хрясь! В котелке все взорвалось. Я бы рухнул, если б эта мразь меня не держала. А он по другому уху с оттягом — хрясь! Короче, валяюсь на иголках — там сосняк был — голову зажимаю. Ору, а голос свой едва слышу. Все, думаю. Оглохну щас нафиг, если гад продолжит. А он меня сзади, по почкам, сволочь. И тоже так, ладошкой. В общем, я уже думал, Сева меня там и зароет. Только он вдруг оставил меня в покое.