Перед глазами темнота чуть рассосалась, в ушах гул поутих. Вроде я еще живой, лежу, скорчившись, на боку. Прямо передо мной — расставленные колени Себастиана, в иголках и прилипших травинках, бедра, обтянутые дорогими джинсами, между бедрами — ткань темнее. Я чуть повернул голову и поймал его взгляд: взгляд ребенка, который только что оторвал мухе крылышки, и не может решить, что лучше — поджарить ее теперь на свечке или скормить канарейке. Он понял, что я очухался, моргнул пару раз и улыбнулся:

— Привет, Джек. Как ты себя чувствуешь?

Как будто, блин, это и не он меня отмудохал.

— Хреново, — говорю, просто, чтоб что-нибудь сказать.

Он улыбнулся еще шире:

— Сейчас мы поедем домой, к маме. Ты перед ней извинишься и пообещаешь больше никогда не курить хэш. И вообще не курить. Понятно?

Я кивнул. Ссать хотелось ужасно, ныли почки.

— Хорошо. Ты умный мальчик, Джек. А теперь запомни, — он наклонился ниже, положил руку мне на бедро, но я лежал смирно, как парализованный. — Все эти мысли о полиции, о жалобах в Коммуну — забудь их. Никто тебе не поверит и не поможет. А я об этом узнаю. И знаешь, что тогда будет?

Его ширинка с мокрым пятном была прямо перед моим лицом, и я думал, что не хочу знать, что может сделать человек, который кончает от того, что причиняет другому боль.

За "драку" с матерью меня наказали рублем, вернее, кроной. Лишили карманных денег.

Объявили об этом тем же вечером, вызвав меня на ковер — пушистый и белый, лежащий между диванами-альбиносами в гостиной.

— Не думай, что ты от нас еще хоть копейку получишь, — мать говорила по-русски. Отчим сидел рядом, внимательно прислушиваясь. Оба трогательно держались за руки. — Нужно тебе что — скажи, купим. Я не дам тебе деньги Себастиана на наркоту тратить!

— Мам, ну я же обещал! — в двери на террасу украдкой стучал дождь, сползая по стеклу извилистыми дорожками. Я думал о том, что скоро у отчима кончится отпуск. И о том, как быстро он заметит, если я стырю одну из его банковских карт.

Парочка посовещалась чуть слышно, и слово перешло к Себастиану:

— Джек, ты подорвал наше к тебе доверие, — клянусь, у него даже голос благородно дрожал. Вот артист! — Доверие — это фундамент здоровых семейных отношений. Тебе придется его заново заслужить.

Здоровые отношения?! Отымей себя в зад! Этого я, конечно, вслух не сказал. Вслух я сказал другое:

— А что, если мне трусы понадобятся или гандоны, мне тоже к вам обращаться?

Ма рванулась в бой, но Себастиан ее опередил:

— Насчет презервативов мы с тобой отдельно побеседуем — похоже, на уроках сексуального воспитания у вас в школе этот момент упустили.

Я похолодел, а мать встрепенулась:

— Уроки секса? Жень, у вас что, в школе были… — она прихлопнула ладошкой губы на страшном слове и только переводила большие глаза с меня на Себастиана и обратно.

Да, мам. В стране развитого социализма и демократии сексуальное воспитание типа с третьего класса.

— Насчет остального, — продолжал отчим, — то ведь карманные деньги можно и заработать, — и смотрит на меня многозначительно.

А ма, святая невинность, дует в ту же дуду:

— Да, вот когда я была маленькая, мне вообще ничего не давали. Я сама подрабатывала с одиннадцати лет и в копилку откладывала. Травы там лекарственные собирала, макулатуру сдавала…

Да кому ты рассказываешь. Я весь последний год в пиццерии по вечерам вкалывал. Только потом пару раз на работу не пришел — ну, оттопыривались там с пацанами — меня и выперли. Наверное и в Брюрупе что-то для меня найдется, только на это время надо.

— Я газоны могу стричь, — говорю. — Или пылесосить.

Вспомнил, что Микелю предки за это дело бабло давали.

— У нас роботы для этого есть, — с гордостью заявила ма.

Точно, я и забыл. Самоходный пылесос в первый раз напугал меня до усрачки. Я пытался забить его полотенцем — думал, то ли пришелец, то ли черепаха-мутант.

— Ну, тогда посудомойку разгружать, пыль вытирать и… чего там еще?

Мать улыбнулась:

— Белье раскладывать, мусор выносить, в комнате свой убираться, окна мыть. Хочешь, составлю график на неделю? За каждое сделанное дело… хм, скажем, десять крон.

— Да вы чо? — говорю и фигею. — Я вам не факинг Золушка!

А Себастиан такой:

— Не смей так с нами разговаривать! — и пялится на меня, не моргая. У меня аж в ушах снова зашумело. А потом спокойно так, прохладно даже объясняет. — Если ты по-человечески не можешь понять, то придется тебе объяснить в терминах хлыста и морковки.

У них в Дании морковка вместо пряника. Если честно, не знаю, что из этих двух опций меня больше напугало.

— Ты уже не маленький, должен понимать, что за все свои действия придется держать ответ. И за "ф"-слова тоже.

Думаю, блин! Во влип.

— Простите, — говорю, — нечаянно вырвалось. Я больше не буду.

А этот скот зафиксировал меня взглядом, как жаба муху — вот-вот слопает. Но тут ма пришла на помощь:

— Да ладно, Сева. Мы и так Женьку уже наказали. Он же извинился?

Короче, с ковра я сполз с тем же чувством, как помилованный с эшафота. Вот так дом ты построил себе, Джек!

В первый же день, когда Себастиан вышел на работу, я дрых, как младенец, не реагируя на попытки матери меня растолкать — отсыпался за недели бессонницы. Разбудило меня бибиканье мерса. Я скатился с постели, судорожно нашарил предатель-мобильник, который, кстати, тщетно пищал еще с трех. Четыре! Блин, мой план смыться из дома до возвращения отчима полетел к чертям собачьим. Снова раздалось бибканье. Случилось там что? Кое-как протерев кулаками глаза, я выполз из комнаты и сунулся в окно, выходящее на подъездную аллею и засыпанный гравием двор. Меня ждала мимимишная картинка: мать обнимала Севу у машины, сзади к мерсу был приторочен новенький черный маунтинбайк. Себастиан поднял голову и встретился со мной глазами. Улыбнулся во всю акулью пасть, ткнул через плечо в сторону байка, а потом в меня. Тебе, мол.

Я пересрался. Думаю, за что такие авансы? То есть, что мне за велик придется сделать, если у нас теперь не семья — а рыночные отношения? Напялил штаны, выполз во двор. Спасибо там, все дела. Оказалось, они с матерью давно задумали байк купить, а то школа в августе начнется, а мне до нее минут сорок пилить пешедралом. На велике же — минут десять езды.

— Хочешь попробовать? — Себастиан спустил блестящую новеньким лаком машину со стапелей. — Алюминиевая рама, 27 скоростей системы Деоре. Красавчик, а?

Еще бы я не хотел! Это вам не металлолом на колесах, который припер мне когда-то Бо. Я всегда подозревал, что первый мамин датский муж нашел ржавого мастодонта на свалке, хотя сказал, что купил, и вытряс из ма под это дело пятьсот крон.