Пшеницын почувствовал, что его кто-то толкнул. Он отступил, и в этот момент кто-то взял его за руку. Взял и тут же отпустил. Через секунду рядом послышался смех, и Пшеницын увидел, как три девчонки прошли мимо в сторону выхода. С краю шла Аня Трубникова. Это она только что на ходу коснулась его руки. Нет, не коснулась. Она что-то вложила ему в руку. Пшеницын поднял ладонь и посмотрел. В коридоре было полутемно, но он сразу понял, что это. Это был смятый и засохший березовый лист.

Пшеницын улыбнулся и направился в сторону учительской. Он поднялся по лестнице, предназначенной для спуска, и вошел в учительскую. Дверь в учительскую была открыта нараспашку, а в самой учительской никого не было.

Учителя столпились у двери. Они во все глаза смотрели на Кораблева, который стоял за решеткой возле окна, скрестив руки на груди. Рядом с ним на полу лежали два автомата Калашникова и мелкокалиберная винтовка.

– Как ты открыл замок? – спросил Мокин.

– Очень просто, – объяснил Кораблев. – 1844, год, когда родился ваш любимый Фридрих Ницше. У меня хорошая память на даты.

– Он нас всех убьет? – пискнула Ольга Николаевна.

– Не думаю, – ответил Мокин. – Если бы хотел убить – давно бы убил.

– Не говорите глупостей, – сказал Кораблев. – Выпустите меня отсюда.

– Об этом не может быть и речи, – отрезала Пергамент. – Теперь, когда вы вооружены, тем более. Вы нас всех здесь можете перестрелять, но я не допущу, чтобы вооруженный преступник разгуливал по школе.

– Я открыл сейф не для того, чтобы вам угрожать, – сказал Кораблев. – А наоборот, чтобы вы увидели, что меня не нужно бояться.

Кораблев поднял руку, и все стоящие перед ним учителя вздрогнули и подались назад.

– Для этого вы выбрали не самую подходящую тактику, – сказал Мокин. – Что бы там ни было, сейчас вы вооружены. И это сработает не в вашу пользу.

– Я вам не угрожаю.

– Каковы ваши требования? – спросил Рыбник.

Кораблев фыркнул.

– Нет у меня никаких требований! Я хочу, чтобы вы пришли в себя и вели себя как нормальные люди.

– Я уже позвонила в милицию, – сказала Пергамент. – Они не будут с вами церемониться. Он не сможет выйти из-за решетки. Давайте оставим его здесь до приезда милиции.

Учителя переглянулись и двинулись к двери.

– Стойте! – сказал Кораблев. Все остановились и посмотрели на него.

Он подошел к сейфу, взял автомат и положил его в сейф. Затем отправил туда же второй автомат и винтовку. Закрыл сейф. Повернулся к учителям и поднял руки.

– Видите, теперь я снова безоружен.

– Это уловка, – сказала Пергамент, – мы на нее не поддадимся.

В этот момент дверь отворилась, и в кабинет вошел Пшеницын.

– Вот вы где все, – сказал он. – У вас что здесь, секретное собрание?

– Наконец-то, – сказала Пергамент и показала на Кораблева. – Арестуйте его.

Пшеницын посмотрел на Кораблева.

– Почему он за решеткой?

– Он угрожал нам оружием, – объяснил Рыбник.

– И поэтому вы заперли его вместе с арсеналом? Толково придумано.

– Мы сделали за вас вашу работу, – сказала Людмила Ивановна давно заготовленную фразу, которая должна стать заголовком будущих газетных статей. – Теперь уведите его.

– Это он убил Нину Шарову, – сказала химичка.

– Откуда такие сведения? – поинтересовался Пшеницын.

– Мы за ним следили, – сказал Рыбник.

Пшеницын обвел глазами присутствующих и остановился на Мокине.

– Мне кажется, вы здесь самый здравомыслящий человек. Объясните, что происходит.

– Людмила Ивановна почему-то решила, что Кораблев и есть тот самый убийца, которого вы ищете. И накрутила всех остальных.

– Накрутила? Следите за языком! – возмутилась Пергамент.

– Понятно, – сказал Пшеницын и протянул руку. – Дайте ключ.

Ольга Николаевна положила ключ в протянутую ладонь. Пшеницын отпер решетку и распахнул дверь.

– Выходите, – сказал он Кораблеву. Кораблев вышел.

– Что вы делаете? – холодно спросила Людмила Ивановна.

– Выпускаю на волю человека, свободу которого вы незаконно ограничивали, – объяснил Пшеницын.

– Это самоуправство.

– А то, что вы здесь устроили, – это беспредел. – Пшеницын посмотрел прямо в глаза Людмиле Ивановне. – И вы за это ответите. Это я вам обещаю. Я вам устрою столько неприятностей, сколько смогу для вас устроить. Вплоть до уголовного дела.

Людмила Ивановна развернулась и вышла из кабинета.

– Лихо вы ее, – сказал Кораблев.

– Она вам этого не простит, – сказал Мокин.

– Она просто вздорная баба, которая непонятно почему здесь у вас главная. Идите работайте, а нам нужно поговорить.

Пшеницын кивнул на Кораблева.

Учителя потянулись к выходу. Мокин немного замялся у двери. Пшеницын вопросительно посмотрел на него.

– А вы чего ждете?

– Это вообще-то мой кабинет, – сказал Мокин.

– Так я сделаю так, чтобы это больше не был ваш кабинет, – ответил Пшеницын сердито.

И Мокин вышел.

Пшеницын посмотрел на Кораблева.

– Вы как?

– Нормально.

– Что они здесь устроили?

– Ничего страшного. Здесь такие истории чуть ли не каждый день.

– Пергамент мутит воду?

– Все хороши. И я тоже.

– А, понятно. Начинается это вечное российское – как только человек попадает в неприятности, он первым делом говорит, что сам виноват. И начинает есть собственный мозг.

– Я слишком много… Хотя не важно.

Помолчали. Пшеницын задумчиво смотрел в окно.

– Что теперь? Вы меня арестуете?

– Что? А, нет, конечно. Вы ведь не убивали Нину Шарову?

– Я? Конечно, нет.

– И вы не знаете, где она?

– Нет, не знаю.

Кораблев заглянул в лицо Пшеницыну. Но тот думал о своем.

– Вы мне верите?

– Насчет чего?

– Что я не…

Пшеницын махнул рукой.

– Забудьте об этом. Что вы можете сказать о Зуеве?

– О ком? – не понял Кораблев.

– О Зуеве. Алеша Зуев. Из десятого, что ли, класса.

Кораблев пожал плечами.

– Обычный мальчик. Средняя успеваемость.