Ту, что ангелы на небе светлым нимбом увенчали?

Поцелую ль я Ленору, Рай обретши навсегда?"

Каркнул ворон: "Никогда!"

Я вскочил, вопя: "Убийца, птица или демон – прочь!

Вынь из сердца, кровопийца, клюв сверлящий, клюв упорный!

О, покинь сей бюст Паллады, отлети в глухую ночь,

В царство мрачного Плутона! О, рассыпься, призрак черный!

Сгинь средь берегов туманных, средь заклятых адских гор!"

Каркнул ворон: "Nevermore!"

Он не двинулся; безмолвно, будто в думы погружен,

До сих пор царит он, словно украшая бюст Паллады.

И при свете лампы бледной тень отбрасывает он:

Тень на землю, тень на душу, тень на бывшие отрады,

И душе, душе бессильной, как в минувшие года,

Не влететь уж никогда.

Прага, 1952 г.

Окна сумраком повиты… Я, уcтaлый и разбитый,

Размышлял над позабытой мудростью старинных книг;

Вдруг раздался слабый шорох, тени дрогнули на шторах,

И на сумрачных узорах заметался светлый блик, -

Будто кто-то очень робко постучался в этот миг,

Постучался и затих.

Ах, я помню очень ясно: плыл в дожде декабрь ненастный

И пытался я напрасно задержать мгновений бег;

Я со страхом ждал рассвета; в мудрых книгах нет ответа,

Нет спасенья, нет забвенья, – беззащитен человек, -

Нет мне счастья без Леноры, словно сотканной из света

И потерянной навек.

Темных штор неясный шепот, шелестящий смутный ропот,

Шепот, ропот торопливый дрожью комкал мыслей нить,

И стараясь успокоить сердце, сжатое тоскою,

Говорил я сам с собою: "Кто же это может быть?

Это просто гость нежданный просит двери отворить, -

Кто еще там может быть?"

Плед оставив на диване, дверь открыл я со словами:

"Виноват я перед вами – дверь входная заперта,

Но так тихо вы стучали, не поверил я вначале

И подумал: – Гость? Едва ли. Просто ветра маята…"

Но в глаза мне из-за двери заглянула темнота,

Темнота и пустота.

Тихо-тихо в царстве ночи… Только дождь в листве бормочет,

Только сердце все не хочет подчиниться тишине,

Только сердцу нет покоя: сердце слушает с тоскою

Как холодною рукою дождь колотит по стене;

Только я шепчу: "Ленора!", только эхо вторит мне,

Только эхо в тишине.

Я вернулся в сумрак странный, бледной свечкой осиянный,

И опять мой гость незваный дробно застучал в окно…

Снова дождь запел осенний, снова задрожали тени, -

Хоть на несколько мгновений сердце замолчать должно:

"Это ветер, просто ветер, дождь и ветер заодно, -

Бьют крылом ко мне в окно!"

Я рывком отдернул штору: там, за капельным узором

Величавый черный Ворон появился на окне.

Не спросивши разрешенья, он влетел в мои владенья

Скомкал тени без стесненья, смазал блики на стене.

Сел на бледный бюст Паллады, не сказав ни слова мне,

Сел и замер в тишине.

Позабыв, что сердцу больно, я следил, смеясь невольно,

Как мой гость самодовольно в дом ворвался без стыда;

Я спросил: "Как величали вас в обители печали,

Где блуждали вы ночами, прежде чем попасть сюда?

Там, в великом Царстве Ночи, где покой и мрак всегда?"

Каркнул Ворон: "Никогда!"

Этот возглас непонятный, неуклюжий, но занятный,

Канул, хриплый и невнятный, не оставив и следа…

Как же мог я примириться с тем, что в дом влетела птица,

Удивительная птица по прозванью "Никогда",

И сидит на бледном бюсте, где струится, как вода,

Светлых бликов чехарда. (Может быть: череда?)

Странный гость мой замер снова, одиноко и сурово,

Не добавил он ни слова, не сказал ни "Нет", ни "Да";

Я вздохнул: "Когда-то прежде отворял я дверь Надежде,

Ей пришлось со мной проститься, чтобы скрыться в Никуда…

Завтра, птица, как Надежда, улетишь ты навсегда!"

Каркнул Ворон: "Никогда!"

Вздрогнул я, – что это значит? Он смеется или плачет?

Он, коварный, не иначе, лишь затем влетел сюда,

Чтоб дразнить меня со смехом, повторяя хриплым эхом

Свой припев неумолимый, нестерпимый, как беда.

Видно, от своих хозяев затвердил он без труда

Стон печальный "Никогда!"

Нет дразнить меня не мог он: так промок он, так продрог он…

Стал бы он чужой тревогой упиваться без стыда?

Был врагом он или другом? – Догорал в камине уголь…

Я забился в дальний угол, словно ждал его суда:

Что он хочет напророчить на грядущие года

Хриплым стоном "Никогда!"?

Он молчанья не нарушил, но глядел мне прямо в душу,

Он глядел мне прямо в душу, словно звал меня – куда?

В ожидании ответа я следил, как в пляске света

Тени мечутся в смятеньи, исчезая без следа…

Ax, а ей подушки этой, где трепещут искры света,

Не коснуться никогда!

Вдруг, ночную тьму сметая, то ли взмыла птичья стая,