Жюль с его нарукавниками, поясом для плавания, бейсболкой, солнцезащитной футболкой и темными очками напоминал астронавта, готового к высадке на Луну. Но он не обращал на это внимания. На мне был модный купальник, на лице – водостойкий макияж, и я очень старалась не промокнуть.

Мой сынок заливался хохотом. Какой же чудесный у него смех – открытый, искренний; зарождался он где-то в животе и, выплескиваясь наружу, рассыпался искрами на ветру. Самый прекрасный на свете звук! Почему люди до сих пор не додумались предлагать тем, кому плохо, CD-диски с детским смехом?

Молодая женщина с девочкой шумно вбежали в воду, обрызгав меня с головы до ног. Вода была ледяная. Оставалось только надеяться, что здесь водятся акулы. Жюль улегся на мокрый песок у самой кромки воды. Набегая, волны касались его, тут же отступая, чтобы через мгновение приласкать снова. Он выглядел очень довольным.

– Иди, мама, иди сюда!

– Куда мне идти?

– Лозись рядом со мной!

– Нет уж, спасибо, сыночек. Маме лучше постоять.

– Ну, давай, мама, здесь так классно!

– Нет, я буду вся в песке.

На личике сына промелькнуло разочарование, пока новая волна не отвлекла его внимание. Немного подальше мамаша испускала крики восторга, пока дочка обрушивала на нее тучи брызг. Купальник на ней был так себе, не по размеру, волосы лезли ей в глаза, но меня поразило в ней другое, причем неожиданно, как удар током. Она выглядела счастливой. Свободной. Если бы меня собирались удочерить и спросили, какую семью я предпочитаю, я бы выбрала ее семью. Уж никак не женщины, чей ребенок в одиночестве валяется на пляже только потому, что она боится неважно выглядеть.

Я уселась рядом с Жюлем. Да, пусть набьется полно песку в купальник, черт с ним.

– Хочешь, поиграем во что-нибудь, мой милый?

В восторге Жюль тут же вскочил на ноги, лицо его осветилось счастьем.

– Да, да! Давай построим замок!

– Замок? А не хочешь немного поплавать?

Он покачал головой и направился к зонтику за ведерком, лопаткой и граблями. Похоже, выбора мне не оставили.

Не прошло и двадцати минут, как мы уже воздвигли внушительную крепость для успешного отражения завоевателей (крабов). В конце-то концов, я построила ее в одиночку под руководством маленького прораба-тирана. И после оценки моих нечеловеческих усилий. Жюль вознаградил меня за труды, запрыгнув на нее сверху и растоптав. Несколько секунд – и от цитадели осталась куча песка плюс моя недовольная мина.

– Пойдем, мам, искупаемся! А потом будем искать ракуски! Потом съедим морозеное! И еще потом я засыплю тебя всю песком!

Так я и вернулась домой – со слипшимися волосами, с коркой соли на коже и с «дюной Пила» на ягодицах, сопровождаемая изнуренным, но счастливым сыном. В этом состояло одно из преимуществ развода: ты уже не мог никому передать осуществление некоторых вещей. В свой ежедневный график я раньше успевала втиснуть только готовку, стирку, мытье ребенка и посуды. Для приятных, приносящих удовольствие мероприятий времени не оставалось. Этим занимался Бен. И, если я не хотела, чтобы маска разочарования закрепилась на лице моего ребенка, возможно, мне следовало пересмотреть приоритеты. Но сначала – отовсюду вычистить песок.

Как только я закрыла за собой входную дверь, на меня налетел брат.

– Полинка, нужно поговорить!

За его спиной стояла сестра, скрестив руки на груди и с тем же выражением лица, как в день, когда наш любимый хомяк оказался в унитазе.

Я велела Жюлю пойти поиграть с кузиной и прошла за ними в библиотеку. Проследив, чтобы к нам не вошел никто из детей, Ромен повернулся ко мне и с озабоченным видом произнес:

– Папа снова взялся за свое.

17 февраля 2003 года

– Ну, как прошло собеседование?

Ты только что вошел в своем превосходном темно-синем костюме, на приобретение которого мы потратили столько часов, толкаясь по магазинам. Улыбка на твоем лице была хорошим знаком.

– Просто супер, я думаю, все получится!

Я бросилась в твои объятия.

– О, это здорово! Когда будет известно?

– Уверен, очень скоро мне перезвонят, чтобы я приступил к работе со следующей недели.

– Отлично. И говоришь, все прошло хорошо?

Твои глаза светились гордостью.

– Да, хорошо. Я ответил на все их вопросы, представил в выгодном свете свои навыки и даже сумел их рассмешить.

– Правда? Это же просто замечательно!

– Да, в какой-то момент они попросили меня назвать самое ценное мое качество, и я сказал, что я – находчивый, всегда могу выбраться из трудной ситуации с помощью своего члена и ножа.

Я с трудом сглотнула слюну.

– Милый, ты ведь не сказал им такое, правда? – еле выговорила я.

– Нет, сказал, а в чем дело?

– Ты же не мог говорить с ними о своем члене на собеседовании?

– Я не понимаю, в чем проблема: это же фигура речи.

Должно быть, они так и поняли. И не перезвонили.

Брат, похоже, точно знал, что говорил, но я не могла в это поверить. Отец никак не мог вернуться к прежнему.

В детстве я не знала, что отец – алкоголик. Тем не менее он уже пил, когда мама с ним познакомилась в конце семидесятых. Тогда ему было двадцать, и у него имелась куча дружков, с которыми он таскался по вечеринкам в своей черной косухе. Он тогда говорил, что пьет только ради ощущения праздника: приняв на грудь пару стаканов, он-де больше веселится. Это было его субботним вечерним удовольствием. Потом стало и пятничным тоже. А позже он начал пить каждый день, начиная с понедельника и заканчивая воскресеньем.

Алкоголь я ненавижу. Он украл у меня отца на много лет, заставив его поверить, что с ним он становится сильнее и счастливее, но все было как раз наоборот. Пьянство все разрушило, уничтожило чистоту наших отношений.

Я никогда не злилась за это на отца. Временами он пытался завязать, иногда ему удавалось обходиться без спиртного месяцами, но оно продолжало его притягивать. Рано или поздно болезнь возвращалась, она была сильнее отца.

Когда отец пил, он не становился жестоким. Но человек, который прикуривал сигарету с другого конца, слишком громко смеялся и ходил зигзагами, не был моим отцом. Он внушал мне страх, стыд, причинял мне боль.

От пьянства умерли его отец и два брата. Для семьи отца алкоголь был чем-то вроде религии: он заставлял поверить в него и сопровождал их до гроба. Восемь лет назад, когда врач сказал отцу, что у него рак мочевого пузыря, он понял, что не настолько уж он неуязвим. Тогда он в одночасье бросил пить и курить, начал бегать. Каждый день жизни стал для него очередной победой. Но я всегда пугалась, когда слышала его смех, видела, что у него блестят глаза или он спотыкается: уж не вернулась ли к нему любовь всей его жизни?