Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через 20 лет в программе «Россия вчера, сегодня, завтра» вышел цикл «К 80-летию Октябрьской революции», который вел и редактировал Анатолий Стреляный.
В 1959 году Владимир Вейдле рассуждает о «Сегодняшней России»[218], где говорит о влиянии марксистской идеологии на российскую жизнь. Нельзя не упомянуть цикл программ «Судьба русской революции», где Георгий Адамович поднимает такие темы, как «интеллигенция в революции»[219] и «возникновение эмиграции»[220]. В 1965 году Адамович размышляет на тему «Что может сделать литература?»: «В состоянии ли она что-либо изменить в современной жизни? Какова ее роль? Каково ее влияние? Наконец, каков долг писателя перед лицом всех тех раздоров, неурядиц и бедствий, свидетелями которых людям нашего века пришлось быть?.. В советской печати ведь не то что преобладает, нет, в ней господствует, в ней царит убеждение, что у литературы есть одна только цель – построение коммунизма и что в достижении этой цели никакие колебания недопустимы. Однако на Западе писатели, даже коммунизму сочувствующие, далеко не так единодушны. Вероятно, потому, что в большинстве своем отказываются принимать или еще не привыкли принимать партийные указания за какие-то Синайские заповеди, требующие исключительно одного: беспрекословного исполнения»[221].
Среди видных писателей – эмигрантов первой волны, сотрудников РС был Роман Гуль[222], почти тридцать лет возглавлявший «Новый Журнал» (Нью-Йорк). Марина Адамович, главный редактор «Нового Журнала», рассказывает: «Нужно понимать, что в XX веке в 17-м году произошла трагедия, катастрофа. Это некая реальность. Этот самолет упал, он разбился, выжило полтора человека. Надо понимать степень трагедии, степень растерянности и степень мужества этих людей, которые сумели путь прочертить вне России… Выжить. Сохранить свою культуру… Как бороться с большевизмом? Время уходит. Приходит новое поколение. Непонятно, как освобождать свою Родину…»[223]. В эфире РС Гуль создает свой образ Советской России, оппонируя тем своим коллегам из эмиграции, которые пытались объяснить, оправдать суть советской реальности, рассуждает о «неподцензурной литературе», объясняет различия между «русским и советским» – и это была для него скорее не политическая, а культурологическая задача. В 1953–1960-е годы Роман Гуль руководил нью-йоркским отделением РС. (Сохранилось всего несколько записей с голосом Гуля.)
Основываясь на описаниях архивных передач РС, можно сделать вывод, что Владимир Вейдле, искусствовед, поэт, тоже обращался к истории, судьбам России, рассматривая выбранные им темы под социокультурным углом. В одном и том же выступлении он мог одновременно рассуждать о состоянии прав и свобод граждан в Союзе и советской культуре, литературном наследии России и духовной жизни русского зарубежья. Вейдле ведет постоянную рубрику «Беседы о словах», выбирая слова, значимые для русской культуры. В 1968 году он берет слова, весьма актуальные для этого года, для противостояния человека и государства, – «интеллигенция»[224] и «народ»[225]. Ранее он рассуждал об «интеллигенции» в 1959 году в программе «Беседы Владимира Вейдле. Мысли о сегодняшней России»[226]. В 1968 году Вейдле в программе «Парижские беседы» поднимает тему свободы слова[227]. В 1969 году темой программы «Беседы о словах» становится обсуждение и символическое разделение слов «мы» и «наше»[228]. В 1975 году Вейдле читает у микрофона свою рецензию на статью Александра Солженицына о трактате Андрея Сахарова «О прогрессе…» в программе «Обзор самиздата»[229].
В 1970 году на волнах РС звучит «Безымянная страна», где Вейдле размышляет о наследии России: «Мы говорим о наследии России лишь потому, что ощущаем перерыв не в совокупности ее духовного бытия, но во всем или в очень многом из того, что ему дает своеобразие, что составляет лицо России. Речь о самом русском в России – о языке, литературе, искусстве, и не столько даже о них самих, сколько о мысли, которая их питала, которой Россия жила и которая, с разной степенью силы, выражалась также и во всех науках, где вычисление или эксперимент могут играть лишь второстепенную роль. Здесь разрыв и произошел, здесь и была нарушена преемственность»[230]. Вейд-ле подчеркивал, что СССР – «лишь мундир, или футляр, или тюрьма России». По мнению Вейдле, путь к возрождению России лежал «через воссоединение с прошлым, через восстановление нарушенной революцией преемственности»[231]. Большевистскую революцию и советский строй Вейдле рассматривал как измену России самой себе, а каждую новую октябрьскую годовщину считал «вехой на пути этого отступничества»[232] – эти мысли он неоднократно развивал в своих передачах. Центральной темой его выступлений также становится противопоставление России Западу.
Как сосуществуют пропаганда и литература – типичная тема передачи для Гайто Газданова – публициста. В 1970 году он готовит выступление на эту тему для программы «Дневник писателя»: «Советская литература ни в какой степени не отражает национального гения русского народа – как это было в XIX веке… Советская культура отражает культуру – или, вернее, отсутствие культуры – и взгляды советской партийной диктатуры… Заметьте, что речь идет не обо всей литературе, об этом мы можем судить по книгам, запрещенным в Советском Союзе и проникшим за границу, прежде всего по романам Солженицына… Мне кажется, что литература станет русской тогда, когда она перестанет быть советской… И – это мое личное убеждение – когда она вернется в то западное русло, из которого ее насильственно вырвал режим невежественных фанатиков – как бы они не назывались: Сталин, Хрущев или Брежнев»[233]. Эта тема постоянно обсуждалась на радио. Примеры можно найти как в 1950-х, так и