А Лизка, дурочка, все глазками хлоп-хлоп, на ресницах чернючих слеза, точно бриллиант, дрожит, переливается.

– Папочка! Не отдавайте меня! Умоляю! Не хочу замуж. То есть – вообще не хочу.

И папа ее послушался. Потом было много еще женихов – никто этой крале не подошел. Ну, так и осталась – в старых девах. То есть буквально. В прямом смысле. Ни одного любовника за всю жизнь. Ни одного! Лида тогда, в пятидесятых, встретила Алексея и с ним в Москву укатила. Все как положено – влюбилась, вышла замуж, родила первую дочку. А Лизка осталась в Питере. За родителями, правда, ухаживала хорошо. Досталось ей сильно – мама долго болела, и папа не отставал. Но – даже к ее сорока попался жених – приличный, надо сказать, человек. Хирург, вдовец. Мамочке операцию делал. Ну и влюбился в Лизку. Замуж позвал. А она – опять ни в какую: «Куда мне замуж на старости лет? Я ведь привыкла одна. Да и родители – кому нужны чужие старики? Как я брошу родителей?»

А что родители? Мамочка ее умоляла: «Лиза, соглашайся! Мы ведь уйдем – останешься на свете одна! Сестра не в счет – у Лиды семья, трое детей. Да и в разных вы городах!»

Нет, не согласилась, упрямая. После смерти родителей приехала к Головановым. Только… Алеша ее не очень здорово принял. Невзлюбил. Раздражала она его страшно. Своими привычками холостяцкими, эгоизмом. Восторгами своими дурацкими: «Ах, какая погода – воздух можно резать ножом!», «Какой прелестный роман!», «Чудесный фильм, я всю ночь прорыдала!».

А чтобы помочь сестре – так этого нет. Лида бьется на кухне, сад, школа, уроки, уборка. А эта фифа – в руке роман, в глазах слезы. Ну, и кто это выдержит?

Лида злилась, но терпела – из благодарных была, добро помнила. Как Лизка за родителями ухаживала. Ни разу помощи не попросила – а ведь могла!

Да ладно, что говорить. Давно все в прошлом. Уехала Лизка обратно в Питер через полгода.

«Я здесь лишняя, – тихо сказала, потупив небесные очи. Ну и никто ее не отговаривал – и вправду, мешалась, и раздражала, и лишние хлопоты. – Я лучше буду к вам в гости ездить. Ну, или вы ко мне. Дети должны увидеть наш город, Лидочка! Музеи, парки, дворцы».

Все правильно, да. Однажды отправила Лида Димку с Ниной на школьные каникулы к тетке.

И что? Через три дня они заныли: «Мама, хотим домой! Иначе умрем от голодной смерти. Или от теткиной культурной программы. Замучила нас! Хотим во двор, к телевизору (у этой дуры даже телевизора нет, представляешь?) и твоего борща с котлетами!»

Потом, спустя сколько-то лет, Леше дали участок. Место гиблое, Шатура, торфяники. Но – бесплатно. Пришлось осваивать – куда деваться, дети. Нужен воздух! За лето в городе совсем дуреют.

Поставили вагончик и сколотили будочку туалета. Колодец – за два километра. Электричества нет пока, но все равно красота! Лес вокруг, елки, березы! Пруд совсем рядом. Ребята на улице, домой не загонишь. Счастливые, загорелые. Леша в Москве – работа. А она, Лида, опять в борьбе – завтрак, обед, ужин. Постирать, прибраться, воды натаскать. Затеяла еще огород – дура городская. Ничего не растет, ничего! Даже укроп и лук над ней насмехаются. А она – упорная – не сдается. Торчит кверху задом все лето.

В августе приехала Лиза – «подышать свежим воздухом». Вышла из такси (!) и скривила личико:

– И это ты называешь дачей?

Стоит, чуть не плачет. От разочарования. Думала, наверное, что тут ей курорт. Ха-ха.

Леша смеется:

– Получай помощницу!

Издевается. А эта стоит – белая кисейная юбка, полотняный жакетик, шляпка и зонт – в смысле от солнца. Умора!

Лида в калошах резиновых и в Лешиных старых портках – дачная форма.

Ну, деваться-то некуда. Такси – тю-тю! Тут же сбежало.

А эта села на стуле, складочки на юбке расправила.

– Лидочка! А где моя комната?

– В Ленинграде, – буркнул хозяин.

Лиза скривила ротик.

– Лешечка! Ну зачем же вы так?

Лида тоже на него цыкнула – что теперь копья ломать? Мадемуазель прибыла, остается только одно – все это перетерпеть!

Ну а дальше, конечно, смех. Комната-то в вагончике одна! Дети на раскладушках, они с Лешей на старой тахте. Холодильник – старенький «Саратов» – дребезжит, как сбесившийся.

Дети и Лида спят – за день умаялись, под канонаду уснут. А Лизка… Всю ночь на улице, в гамаке, комаров кормит. «Гвоздикой» зальется – хоть святых выноси. И мается. А утром в слезах – замерзла, покусали, ноет спина. Дети над ней потешаются: «Пойдем, Лиза, на пруд? За земляникой? За грибами?» Тащат бедную дурочку, она ведь ни сном ни духом – ни про лес, ни про пруд. Смешная! Потом снова расстраивается: «Пруд, Лидочка, грязный, словно там чертей отмывали. В лесу жарко и комары, земляники так мало – ни поесть, ни тем более набрать!

К тому же Лизу в тот год покусали осы. Оказалось – аллергик. Распухла дико, не видно глаз. Побежали на станцию, в медпункт. Слава богу, фельдшер сделал укол, и Лизка выжила. Но страху натерпелись не приведи господи!

После этих ос Лиза съехала.

– Я, Лидочка, житель городской. Теперь я в этом уверена. Ты уж меня извини, что я так быстро смываюсь.

Ну, и вздохнули, разумеется. Неловко, а такое облегчение, что… праздник просто!

Боковая ветка семьи Головановых – сестры Алексея, Надежда и Антонина, ударницы коммунистического труда. Орденоносицы, можно сказать. Две крупные, шумные, сильные женщины, обожающие своего младшего брата. Рано осиротев, сестры-погодки одни поднимали сорванца Лешку. Подняли, что говорить. Следили так, что пацан и к куреву не привык – отодрали как сидорову козу. И за первую пьянку так наваляли, что тот остался чуть жив. И школу бросить не дали – никаких семилеток, не для того мы на тебя жизнь положили! Выучили – техникум, институт. Стал человеком. От непонятных девиц охраняли – да не дай бог! Горло перегрызем, если что, не сомневайтесь. От одной отбили – вспоминать страшно! Пьющая и гулящая, да еще и с дитем! Мама с батей на том свете небось переворачивались. Наде, старшей, так и снился кошмарный сон – стоит мама у постели и головой качает: «Как же так, Надежда? Как ты могла?»

Сами замуж вышли поздно, почти под тридцать. По тем временам – случай почти безнадежный.

Вышли только после того, как Лешка привез из Питера Лиду. Невесту.

От Лиды они были не в восторге – не их поля ягода, из песочного теста. В смысле – хрупкая, ненадежная. Не сразу поняли про нее. Думали так, а оказалось все не так страшно. Неплохая Лидка оказалась, не капризная, не ворчливая. Только… чужая. Понятно – интеллигенция! Папа – инженер, мама – учительница. А про младшую сестру лучше вообще не вспоминать. Горе, а не сестра! А куда денешься – тоже родня. Лидка, правда, сама ее сторонилась – стеснялась, все про нее понимала.

А они, Головановы, люди простые – как говорят, от сохи.