Как только официант, виляя бедрами, удалился восвояси и мы с Сурковым остались вдвоем, Владислав Юрьевич взял инициативу в свои руки:

— Предлагаю перейти на «ты»! Тем более для этого есть некоторые формальные основания.

— С удовольствием, а что за основания? — поинтересовался я.

— Мы учились в одном институте, — улыбнулся Сурков. — Хотя я был на год младше, и на другом факультете. Да и проучился недолго — в армию ушел.

— Засчитывается. А где жил?

— В общаге «Дом Коммуны».

— Тогда тем более! Я там частенько тусовал на дискотеках, вполне могли пересекаться. Хотя с того времени я несколько изменился.

— Я тоже. Надеюсь, что изменения произошли и со времени нашей последней встречи?

— Увидим. Чем могу помочь? — спросил я и с удовольствием сосредоточился на реакции моего собеседника. Думаю, Слава не часто слышал этот вопрос. Напротив, это его постоянно просили о помощи. Как-никак, в течение многих лет именно он во многом определял лицо политической жизни России, пусть и всегда в жестких рамках курса, указанного Президентом. Интересно — внешне Сурков совсем не был похож на чиновника: подтянутая и одновременно неспортивная, из-за привычки слегка сутулиться, фигура, тонкая кость. Умное, проницательное лицо с некрупными чертами и легким налетом усталости — явное нервное истощение. Манера говорить подчеркнуто ироничная, хотя глаза всегда остаются жесткими и изучающими. На подсознательном уровне, сам того не замечая, Слава копирует некоторые интонации и жесты Путина.

— Помочь? — Владислав Юрьевич издал тяжелый вздох. — Знаешь, а ведь не я должен был с тобой встречаться. После твоей встречи с Волошиным у него как-то не заладилось и он ушел в РАО ЕЭС к Чубайсу. А Громова ты видел.

— Замечательный, очень профессиональный человек! Произвел большое впечатление.

— Конечно, он рассказывал. — Сурков ухмыльнулся. — Не волнуйся, ты ему тоже не понравился! — Блуждающая ухмылочка постоянно гуляла по его лицу, не находя себе постоянного места, и казалась нервным тиком.

— Я старался быть предельно вежливым, — парировал я.

— Тебе это никогда не удавалось, — отрезал Сурков. — Что журналистом ты был наглым, что сейчас… Не подарок.

— Так и ты не цветочек!

— Вот только не начинай, ладно? — Слава поежился, и мне стало не по себе. В отличие от наряда Путина, пиджак Суркова в точности копировал все происходящее с его хозяином. — В моей должности цветочек давно бы завял. Да что я тебе рассказываю, тебе мой контингент хорошо знаком! Итак, возвращаясь к теме нашей беседы, которую я еще даже не обозначил, — общение с прессой не мой вопрос…

— А я все еще воспринимаюсь как представитель второй древнейшей?

— Речь не о тебе, а о завтрашней пресс-конференции. Для нас очень важно, как она пройдет. Конечно, Леша может поработать с участниками, но все-таки, зная тебя, думаю, что от неожиданностей никто не застрахован.

— То есть, переводя с административно-командного на русский, ты хочешь сказать, что вся журналистская свора у вас уже на привязи и за сахарную косточку по нотам лает, а я человек несистемный, поэтому лучше со мной обо всем на берегу договориться? Тем более, учитывая, что я теперь твой должник, так как и квартирами, и деньгами ты моим близким помог. Я тебя правильно понял?

— Нет, неправильно, совсем неправильно! И у меня нет иллюзий насчет твоих возможностей, именно поэтому я сегодня без охраны. Разговор совсем о другом. Скажи, тебе понравился твой номер на машине?

— «008»? О да, я его оценил!

— Я предложил, — обрадовался Сурков. — Догадываешься, почему?

— Слава, неужели ты так привык работать с безграмотными идиотами, что тебе надо растолковывать элементарные вещи?

— Ну, знаешь! Решил же один из наших больших руководителей, что ты теперь следующий после Джеймса Бонда! — Ухмылка замерла на Славином лице, он запрокинул голову назад и неожиданно весело и от души засмеялся. И как ему при этом удается сохранять такой интеллигентный вид?

— Очевидно, ты намекаешь на Великий потоп как первый из Концов света, — сказал я, переждав Славин смех. — Параллели очевидны: Второе пришествие, Второй Конец света. Так как в Писании нет ничего случайного, то очевидно, что в истории Ноя кроются ключи к пониманию Второго пришествия. Страшный суд под номером один уже был — притом это был не ПЕРВЫЙ суд, но первый СТРАШНЫЙ.

— Остроумно! То есть ты считаешь изгнание Адама из Рая приведением в действие первого приговора?

— Конечно. Но все приговоры того суда были сугубо индивидуальными, хотя и поражения в правах на последующие поколения оговаривались. Именно поэтому женщины рожают в муках!

— Я всегда был уверен, что Сталин хорошо учился в семинарии, — Сурков весело хлопнул ладонью по столу, — у него все так и было: коллективная ответственность народов. Мои предки по отцовской линии убедились в этом на своем примере.

— Да, Слав, я помню, что в твоих жилах течет чеченская кровь. Так вот, Ной — свидетель первого СТРАШНОГО суда, потому что Страшный суд не может быть локальным. Он вселенский, глобальный, от него нельзя скрыться и его не проспать. Все, что было до и после, несло в себе надежду. Отчаяние Господа не было столь трагичным, как во времена Ноя. Ни Содом с Гоморрой, ни злоключения евреев в Египте, а потом в пустыне, не идут ни в какое сравнение с потопом. Именно там впервые прозвучало: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и воскорбел в сердце своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил, ибо я раскаялся, что создал их».

— Страшные слова, безысходные.

— А главное, понимаешь, насколько Создатель наивен? Ведь вся история заканчивается довольно оптимистично. Я не имею в виду причаливание ковчега к горе Арарат, я об обещании Господа: «не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как я сделал».

Заказанная еда уже давно стояла перед нами, но мы так увлеклись теософской дискуссией, что даже не попробовали закусок. Официанты, видя, что мы оживленно беседуем, предпочитали нам не мешать.

— Согласен — Творец наивен, — сказал Сурков, — мы постарели на несколько тысячелетий и только усовершенствовались в искусстве делать зло. Так что не в юности дело. Слушай, вот уж не думал, что в такие дебри нас заведет разговор о твоем автомобильном номере!

— Старик, восьмерка — это круто, очень даже круто! Во всех монотеистических религиях это символ спасения, ведь именно столько людей спаслось после потопа. То есть твой номер на моей машине есть прямое указание на то, что и после второго Страшного суда будут уцелевшие граждане. Да, Создатель наивен, но слово свое держит, ведь он сказал, что больше не будет поражать всего живущего.