свист морозного ветра. Борясь с тоскливым чувством, Коспан шагает к зарослям таволги. Нет ни кетменя, ни топора. Вытащив из-за голенища нож, Коспан срезает прутик за прутиком. После часа работы — две охапки дров.

Еще чуть ли не час он дует в жалкий тлеющий костерик, пока не разгораются дрова. Набив снегом, ставит в огонь маленький черный чайник, отогревает замерзшие хлеб и мясо. Сверху с обрыва сыплется снег, грозя завалить костер. Почувствовав запах паленого, к костру подбегает Майлаяк, ложится брюхом на расстеленную шубу, умильно, преданно смотрит на хозяина, масленым затуманенным взглядом как бы невзначай косится на мясо. Коспан бросает кусок. Она ловит его на лету, только челюсти щелкают.

Майлаяк — настоящий подхалим. Коспан улыбается, вспоминая, как она постоянно крутится у подола Жанель и смотрит на нее вот такими же преданными глазами. Как ей откажешь? Майлаяк страшно любопытна и очень расположена к обществу людей. На незнакомого человека бросается с диким лаем, а через минуту уже трется о его сапог, дружелюбно поглядывает — нельзя ли чего перехватить?

Полная противоположность Майлаяк — кобель Кут-пан. Такая ерунда, как кусок мяса, никогда не нарушит его гордой осанки. Он никогда не лежит возле костра, а всегда где-нибудь поодаль, неподвижно и важно, в классической позе чабанской собаки. Позовешь, подходит, но и тогда не торопится. И перед Майлаяк он никогда не теряет чувства собственного достоинства. Сколько ни крутит она перед ним хвостом по весне, Кутпан на нее внимания не обращает до поры.

Сейчас он лежит на краю отары, будто дремлет. Коспан бросает ему кость, он солидно прижимает ее лапой.

Покончив с едой и согревшись, Коспан проверяет свои запасы. Харчей должно хватить дня на два — на три. Онто выдержит, выдержат ли овцы?

Лишь бы Каламуш не поскакал в одиночку на поиски отары. Долго ли до беды в этой беспросветной мутной канители? В характере мальчика последнее время стали проявляться какие-то новые черты, какая-то безудержность и даже самоуверенность, только и слышишь от него: «Это не в моих привычках»… Как быстро течет жизнь. Давно ли он был просто смешным карапузом…

Коспан собственными руками сделал детское седло «ашамай» и собственными руками впервые в жизни посадил мальчика на коня. В крови это, что ли, у казахских мальчишек, но Каламуш ни капельки не испугался. Больше того, он сразу же стегнул кнутом гнедую кобылу, и она затрусила привычно и лениво. Мальчик что-то крикнул ей сердито, стегнул посильнее, кобыла встрепенулась, и Каламуш крупной рысью погарцевал мимо группы мужчин, с любопытством и одобрением смотревших на него. Ноздри его раздувались, глаза сияли, он, не обращая внимания на предостерегающие крики Коспана, бил коня пятками. Когда Коспан догнал его, он крикнул: «Не трогай меня, ага, я сам поскачу!» Гордый Коспан в тот день зарезал овцу, устроил «токум кагар», пир по случаю первого выезда мальчика.

Да, годы протекли, и вот теперь Каламуш уже настоящий джигит. Теперь с ним уже и посоветоваться можно по любому вопросу: и по хозяйству, и по выгодам, и по делам в мире. Всегда даст какой-нибудь дельный совет, расскажет что-нибудь интересное, подсунет новую книжку. Иной раз кажется, что уже не Коспан его, а он Коспана ведет за руку по жизни.

Только пока что еще излишне горяч, фантастические идеи витают в голове. Вот носится теперь с этими «комплексными чабанскими бригадами», все уши прожужжал. Бросим, говорит, дедовскую палку. Эх, молодость, молодость… Тут запасной базы не добьешься, загибаешься в степи, а он про передовую технику кричит.

Коспан задумывается. Что, если это не только молодые фантазии, а само время требует перемен? Разве он сам не думал сотни раз о чабанской судьбе?

Издревле казахи занимаются скотоводством, большинство и сейчас ходит за скотом. Как сотни лет назад пращуры делали, так и он сейчас пасет отару. Что же ему теперь с ложки кормить овец? Но посмотри, как все изменилось вокруг, как изменилась твоя страна, как вся земля изменилась… С казахской земли ракеты к Луне уходят… Думали ли об этом пращуры? Одни только чабаны бродят по степи, как и сотни лет назад… И в этом тоже, наверное, есть какой-то смысл?

Все-таки можно что-то сделать в нынешних условиях даже и без фантазий Каламуша. Подножный корм зимой — великое дело, но он чреват страшной бедой — джутом, поголовным падежом скота во время гололеда. Такая простая вещь, как запасная база, могла бы уберечь отары от джута, а какую выгоду это принесло бы колхозам! Летом из-за отсутствия воды на равнину Кара-Киян не пригоняют ни одну отару. Полынь и изень стоят нетронутыми. Просто золотое дно под ногами!

А почему бы нам не заняться тонкорунным овцеводством? После совещания в Алма-Ате он побывал у чабанов в предгорьях Ала-Тау. Там выращивают казахскую тонкорунную породу. Овцы эти на редкость выносливые: пушистая плотная шерсть замечательно защищает их от ветра, степные бураны им не страшны, а шерсть на вес золота. Сразу можно поднять хозяйство…

Каламуш горяч излишне, а все-таки он беспокоит, зовет к переменам. Кто знает, может быть, через год его идеи вовсе не будут казаться невыполнимыми?.. Эх, славный парень мой Каламуш!

Угольки таволги гаснут. Снежная пыль сыплется на золу. Коспан заворачивается в шубу, пытается уснуть, но холод снова подступает, и он для бодрости снова начинает думать все о том же, о насущных чабанских делах.

Почему бы все-таки Касбулату не принять ближе к сердцу эти дела, не прислушаться к нему, своему другу, не подстегнуть немного упрямого Кумара?

Кумар, конечно, председатель опытный, еще с довоенным стажем, и человек он не злой, людям старается только добро делать, но, будем прямо говорить, отстал Кумар от нынешних масштабов, сильно отстал. На огромном ныне хозяйстве колхоза он торчит, как детская тюбетейка на взрослой голове.

Странная все-таки личность Касбулат. Сам себя называет его другом и приезжает всегда с самой искренней радостью, а вот когда Коспан начинает говорить с ним о чабанских делах, высказывает свои мысли, он вроде бы слушает его внимательно, но чудится Коспану в его глазах огонек какого-то ласкового пренебрежения, снисхождения к его наивности. Что-то в таком роде сквозит иногда в его взгляде: не твоего, братец, это ума дело, ну да ладно, поговори… Иной раз кажется Коспану, что больше всего нравится Касбулату сидеть рядом с ним и молчать…

Однажды после совещания в райцентре Касбулат повел его к себе домой. Еще с порога радостно закричал жене:

— Байбише, принимай моего закадычного фронтового друга! Да-да, это тот