«Серебряное крыло заправилось в воздухе, – произнес про себя Сергей. – Нам же приходится получать топливо с земли. На второй воздушный заправщик средств пока нет и в ближайшем будущем не предвидится, хоть и жаль. Получим деньги, массово заменим двигатели и поменяем электронную начинку устаревших машин».

Тем временем громадный заправщик NWS[21]подобрался к замерзшим истребителям. Соединив цистерну с топливными баками крылатой машины, механики начали перекачку сотен галлонов драгоценного горючего. Холодный осенний воздух наполнился сладковатым запахом токсичных химикатов.

Резкая трель телефона поглотила грохот и шум авиабазы. Сергей раскрыл «молнию» комбинезона, запустил руку в карман и приложил к уху продолговатую трубку:

– Соколов слушает.

– Сергей? Это Вольфрам. – Слова, прозвучавшие в трубке, принадлежали смертельно усталому человеку.

Полковник изумленно замолчал, а потом прошептал, пытаясь отойти от болезненного шока:

– Ты жив? Я думал, ты погиб… В небе Заира, девять лет назад.

– Как видишь, меня рано списывать со счетов.

Человек усмехнулся, но усмешка была невеселой.

– Тюленев с тобой?

– Мы давно не летаем вместе. В «Звезде» остались только Эллис и Матвиенко. Остальные новички.

– Слышал, он осел в Калининграде, с женой и детьми.

– Это правда, – согласился с собеседником Соколов.

– Кто это? – прошептала из-за плеча Джейн. Сергей покачал головой и приложил к губам указательный палец. Девушка нахмурилась.

– Сергей, – продолжил обладатель усталого голоса, – так уж сложилось, что теперь мы на разных сторонах баррикады. Ты сражаешься на стороне Союза, я работаю на Консорциум. Существует вероятность того, что наши ребята встретятся друг с другом в бою.

Лицо Соколова стало непроницаемо мрачным.

– Ты воссоздал «Алмазных воинов»?

– Правление Консорциума оказалось щедрым, я получил хорошую денежную подпитку и шанс на возрождение эскадрильи. Впрочем, от нашей группы осталось только название. Мои ребята зеленые новички, за их плечами нет боевого опыта.

Соколов оставил за спиной громаду заправщика и двинулся вдоль края бетонки. Звук ревущих насосов мешал полковнику думать.

– Вольфрам! – мягко сказал Соколов. – Вернуть прошлое невозможно, нашей эскадрильи нет и больше не будет. Я искренне рад, что ты вернулся в строй, но твои ребята никогда не будут такими, как погибшие парни. Ты пытаешься построить свой бизнес, эксплуатируя магию имени. Это смертельно опасная ошибка! Твои ребята молоды, но бить их будут как «ветеранов». Ты к этому морально готов, не боишься писать некрологи?

– Мои ребята быстро станут профессионалами, а удача будет на моей стороне.

– Ты говоришь так, потому что никогда не писал письма погибшим матерям, а я писал. Я знаю, что это такое, и никогда не пожелаю тебе пережить те чувства, что возникают при написании подобного письма.

Собеседник Соколова фыркнул.

– Подумать о похоронках мы всегда успеем. Звонил я не для этого, хотелось поговорить с тобой о сложившейся ситуации.

– Я слушаю, Вольфрам.

– Устал говорить по-русски, перехожу на немецкий. Ваши окончания сводят меня с ума, я постоянно в них путаюсь.

Сергей улыбнулся. Анализируя свои лингвистические просчеты, Вольфрам не упомянул свой ужасный акцент.

– Я думаю, что нам надо восстановить рыцарское соглашение, касающееся воздушной войны. Я могу потерять несколько самолетов, но терять пилотов из-за банальной ненависти врага мне совершенно не хочется. Ты же знаешь, что ненависть порождает кольцо мести, разорвать которое невозможно.

– Допустим. Другие эскадрильи поддержат наше соглашение?

– Надеюсь. Завтра с утра я позвоню всем адекватным командирам Консорциума и узнаю их точку зрения. Ты сам, Сергей, с моим предложением согласен?

– Согласен! Придерживаемся стандартных запретов: безоружных не сбивать, катапультировавшихся не расстреливать, пилоты и машины, оказавшиеся на «той» стороне фронта, считаются интернированными до конца конфликта. Я что-то забыл?

– Поиски сбитых пилотов проводим совместно. Поисковые вертолеты и экранопланы считаются неприкосновенными. Машины, истратившие ракеты, могут сдаться, включив «безоружный» маячок. Договор начинает действовать с первых минут вооруженного противостояния.

Полковник согласился со словами товарища и бодро заметил:

– У меня возражений нет.

– Есть еще один момент, Сергей. Я должен рассказать тебе о нем, потому что мы были братьями по оружию. На аэродроме подскока в Ньюфаундленде я видел E-9A. Самолет экспериментальный, принадлежит американским ВВС, но находится в распоряжении Консорциума.

– Е-9А? Не напомнишь, что это за машина?

Шум оторвавшегося от земли «Боинга» проник во все клеточки тела. Перекричать рев двигателей было невозможно. Сергей приложил к уху руку, выждал минуту и повторил вопрос.

– Объясню в двух словах, – быстро заговорил Вольфрам. – Девятка – глубоко модифицированный «Боинг 777», снабженный дополнительными колесными тележками. Машина реактивная, но топлива потребляет мало. Полагаю, что машина летает на альтернативной двигательной установке, а воздухозаборники висят под ее крыльями для отвода глаз. В верхней части фюзеляжа у E-9A имеется специальный люк с расходящимися створками. Люк длинный, начинается за кабиной «Боинга» и бежит до хвостового оперения. Размер секций громадный, но я не могу понять, что они внутри прячут, – Вольфрам на мгновение запнулся, а потом прошептал приторной скороговоркой: – Тут феды[22], дорогуша. Поговорим об отдыхе завтра, ближе к вечеру. Позвоню сам. Ауфидерзейн, сладенькая!

Сигнал прервался, сменился последовательностью коротких гудков.

Сергей пожал плечами и вернул телефон в верхний карман комбинезона. Повернувшись к заправщику, полковник увидел, что техники закончили перекачку горючего и отсоединили насос от топливного бака «Рафаля».