– А вот и не пушку, – уверенно заявила первая девица. – У Пончо там был специальный карман, ну, внутренний, и он носил там наркотики, когда передавал их нам.

– Захлопни пасть, – резко сказала вторая.

– Да ведь они и сами это знают, – возразила ее товарка. – Ведь правда?

– У Эрманоса были родственники в Аспонике? – спросил я.

– А как не быть? – ответила одна из них. – У аспониканцев всегда родственников две-три деревни. А потом они приезжают сюда, и нам приходится больше – отстегивать, чтобы их прокормить. Чертовы эмигранты.

Девица, которая была то ли полуорком, то ли полугоблином, вряд ли могла претендовать на звание настоящей эльфийки. Но это не мешало ей ненавидеть эмигрантов так же сильно, как их всегда ненавидят низшие классы общества. Этим людям гораздо проще найти виноватых в лице тех, кто отличается от них языком и цветом кожи, чем побороть свою лень и начать работать.

– Он упоминал о том, что его родственники должны приехать к нему?

– Вот еще!

Даже ночью в комнате было очень жарко; так бывает с теми, у кого нет денег на кондиционер.

Краска на лице у первой девицы потекла, и это ее не украсило.

– Он нам не рассказывал, что там у него делается в семье.

– А вот и нет, – возразила вторая. – Мне он рассказывал, что его брата повесили там, в Аспонике.

– За что? – поинтересовалась Франсуаз. Девица небрежно отмахнулась:

– Кажется, воровал с поля тыквы.

– Это человек, с которым вам необходимо переговорить, – сказал лейтенант Маллен.

С этими словами он указал на мешок с мусором, сваленный на стойку бара.

Владелец заведения, толстый дворф с огненно-рыжими волосами недоверчиво глядел на нас через стойку. Он не знал, то ли ему радоваться неожиданному наплыву посетителей, то ли не на шутку забеспокоиться, ведь в доме напротив произошло невесть что.

– Это может говорить? – спросил я. Франсуаз нетерпеливо сложила руки на груди. Ей не терпелось принять душ и переодеться.

– Это Майерс, – коротко пояснил полицейский. – Сейчас он не в лучшей форме, но это не потому, что он пьян. Я велел Луиджи ему не наливать. Луиджи?

Последние слова, сказанные достаточно грозным тоном, заставили владельца бара подпрыгнуть за стойкой и приветственно замахать тряпкой.

– Майерс был приятелем Эрманоса, – произнес Маллен, массивно опираясь локтями о стойку. – Это его имели в виду те девицы, когда говорили, что он знает о делах их сутенера.

– Судя по его виду, он порядочно набрался, – заметил я. – Трудно было его найти?

– Не очень. Если бы мы могли посадить всех мошенников и торговцев наркотиками, имена которых нам известны, эти улицы опустели бы.

Он отлепился от края стойки, грозя унести с собой добрую ее часть.

– Луиджи, – распорядился он, знаком подзывая бармена. – Когда эти господа закончат разговаривать с Майерсом, можешь налить ему выпить. За счет заведения.

Оставив бармена молча восхищаться щедростью полицейского, который позволил ему угощать Майерса за его, Луиджи, счет, Маллен выплыл из дверей тяжелой грозовой тучей.

Я подсел на табурет, возле которого сидел Майерс, и с некоторым удивлением обнаружил, что у этого мусорного мешка на самом деле имелись руки и голова, только они были надежно спрятаны под телом, служа ему подпорой.

– Вам сейчас тяжело, мистер Майерс, – сказал я.

Он ответил, при этом в его словах фигурировали и растения, и животные, и полицейские. По странному стечению обстоятельств, добрая половина этих слов оказались ругательными.

– Они даже не дают мне выпить, – заключил он. Франсуаз спросила Майерса:

– Трудный день?

Тот поднял голову, тяжело, словно в ней было что-то, что хоть сколько-то весило. Затем он сказал:

– Что-то я тебя здесь раньше не видел.

Франсуаз уверяет, что может простить людям очень многое – хотя мне еще не доводилось этого видеть.

Но ей очень не нравится, когда ее принимают за проститутку.

Правда, из-за этого она не собирается менять свою манеру одеваться.

– А ты ничего, – заключил Майерс.

Франсуаз наотмашь ударила его по лицу металлическим подносом.

Луиджи вздрогнул, не зная, что еще в баре ему сегодня испортят. Но вмешиваться дворф не стал – по всей видимости, собственную физиономию он забыл застраховать.

Сутенер свалился с табурета, и Франсуаз пнула его ногой, не глядя.

– Мое лицо! – закричал он, ощупывая то, куда пришелся металлический поднос. – Мое лицо.

Один человек пришел бы в глубокий экстаз при виде мистера Майерса. Он наверняка счел бы его лицо самым замечательным из тех, что когда-либо видел.

Ломброзо.

Девушка благосклонно посмотрела на преступника сверху вниз – Франсуаз предпочитает разговаривать с людьми именно с такой позиции.

– Если у тебя есть еще части тела, которыми ты дорожишь, – проворковала она, – то самое время их назвать.

Заплывшие глаза сутенера скользнули по черным полуботинкам девушки. Они снабжены металлическими подковками и достаточно крепки, чтобы при желании проломить кому-нибудь череп.

– Что вам надо? – Сутенер отполз подальше по полу. – Я всего лишь хочу выпить.

– У твоего Эрманоса, – объяснил я, – были плохие друзья. Поэтому теперь Эрманос в морге. Ты улавливаешь нить истории?

– Нет, – ответил он.

– Ты тоже был другом Эрманоса, – вздохнул я. – А сегодня ночью это небезопасно.

Он отполз еще дальше, не предпринимая попыток подняться на ноги.

– Вернись сюда, – мягко посоветовала ему Франсуаз.

Он испуганно покачал головой.

Франсуаз запустила тонкие пальцы в стоявшую на стойке чашку с соленым печеньем, подбросила одно из них на ладони и с разворота швырнула его в лежавшего на полу сутенера.

Твердый комочек теста угодил человеку в ухо. Из мочки полилась кровь.

– Черт, ухо мое! – закричал Майерс. – Ухо. Я ж ни черта не слышу теперь.

Наверное, у него на самом деле наметились проблемы со слухом, потому что он кричал в два раза громче, чем следовало бы.

– Слушать тебе не надо, – улыбнулась Франсуаз. – Это не концерт. Ты будешь говорить. Сядешь сюда сам?

Она приподняла одну бровь, и Майерс поспешил вновь занять место у стойки.

– Ты должен рассказать нам все, что знаешь о друзьях Эрманоса из Аспоники, – сказал я. – Абсолютно все.

Он спросил:

– А вы защитите меня от них? Я пожал плечами: