Как же меня это бесило! Почему Судха не может заниматься тем, что сделает ее счастливой? Почему она даже не может мечтать об этом? И я, в довершении мечты Судхи, сказала:

— И однажды такие знаменитые актеры, как Ракхи и Амитаб, будут одеваться только в твою одежду, не признавая другой.

Глаза Судхи сияли, как зеркала, которыми она хотела украшать свою одежду.

— И не забудь о дипломатах в Англии, Африке и Японии. Они будут носить мои курты и пальто неру[42]и вышитые сари.

— И в Америке! Ты забыла про Америку!

— Конечно, в Америке тоже!

Мы хохотали во весь голос, забыв обо всех бедах, замерев на грани между реальностью и мечтой.

Если в ту минуту над нами посмеивались слуги Бидхата Пуруша, а может и злые духи, которые подслушивали нас, сидя на карнизах, украшенных жимолостью, мы их не услышали.

Прошел год. Иногда дни были так стеклянно недвижны, словно я лежала в коме и ждала возвращения к настоящей жизни. А бывало, что они стремительно мчались, спотыкаясь и обгоняя друг друга, и я понимала, что совсем скоро моей свободе придет конец и я окажусь запертой в этих стенах, за этими священными фикусами. В то время как Анджу уйдет вперед, оставив меня далеко позади. Какой скучной я буду казаться ей каждый раз, когда она будет возвращаться домой, радостная, как подсолнух, напитавшийся солнечным светом. Когда придет время сломать все запоры моей тюрьмы и выйти на волю, хватит ли у меня сил? Или я, как ручная птица, испугаюсь бесконечной синевы неба и предпочту остаться в клетке?

Когда я думала об этом, на душе у меня становилось тяжело. Может, я слишком быстро сдалась? Я не испытывала радости от чрезмерной доброты, которую стала проявлять мама с того дня, когда я решила подчиниться ее воле. Меня душили вечера, которые она проводила со мной: учила делать самые модные прически, придавать идеальную форму бровям, брала меня в гости к своим подругам, чтобы я знала, как вести себя в обществе. Я вынуждена была слушать их разговоры, поскольку мать считала, что так я многое пойму о жизни. Но я задыхалась во всем этом, меня тошнило от одних и тех же историй подружек матери о неверности мужей и способах их удержать. «Слава богу, Ашок не такой», — думала я во время этих разговоров, изображая заинтересованность.

Хотя я больше ни разу не разговаривала с Ашоком со времени нашей встречи в кинотеатре, я несколько раз видела его. Первый раз я встретила Ашока, когда мы возвращались из школы. Сингх-джи сидел за рулем, а рядом с ним важно восседала Рамур-ма, очень гордая миссией, возложенной на нее. Мы с Анджу, сидя на заднем сиденье, разговаривали о всякой ерунде, потому что знали, что каждое слово станет известно матерям. Был один из таких жарких дней, когда все, искажаясь, колеблется в знойном мареве: тротуары, автобусы, даже лицо регулировщика-полицейского, который поднял руку, чтобы мы остановились перед поворотом на нашу улицу. И когда в эту секунду недалеко от нашего автомобиля появился Ашок, снова в белой рубашке, я решила, что это мираж. Я застыла на половине фразы, и Анджу, обернувшись, чтобы понять, куда я смотрю, тоже замерла. Но кузина, как всегда, не растерялась: она тут же стала рассказывать только что выдуманную историю про скандал в школе: про девочку, которую монахини поймали за списыванием на экзамене, а потом вызвали родителей и сказали, что их дочь исключена из школы. Рамур-ма, открыв рот, жадно ловила каждое слово Анджу, поэтому я смогла повернуться к окну и улыбнуться Ашоку. Он улыбнулся мне в ответ. Я заметила, что один передний зуб у него был чуть кривой, и этот маленький недостаток вызвал во мне какой-то необыкновенный прилив нежности, даже не знаю, почему. Я заметила, как он вынимает из кармана конверт. Письмо! Я готова была всё отдать, лишь бы оно оказалось в моих руках. Но я закрыла глаза, давая понять Ашоку, что не могу взять конверт. Я была уверена, что он понял, и как только наша машина тронулась, он прижал письмо к груди. Я тоже положила руку на сердце и услышала, как оно бешено колотится от радости, отчаяния и страха, а потом, сама того не ожидая, вдруг приложила пальцы к губам.

Неожиданно машина прибавила скорость — неужели Сингх-джи заметил? Я смотрела в зеркало заднего вида на удаляющегося Ашока. Его белая рубашка была похожа на маленький белый огонек, который скоро исчез из вида. Глаза болели, так сильно я сдерживала слезы. Я взяла Анджу за руку, которую она не выпускала до самого дома, хотя и сердилась, верно, на меня из-за того, что я так рисковала.

После этого я видела Ашока несколько раз, когда мы возвращались из школы, каждый раз в разных местах. Иногда он стоял с сумкой, переброшенной через плечо, и пил кокосовую воду, купленную на улице, или ждал, пока починит его сандалии обувщик, или стоял в очереди на автобус. Но я знала, что на самом деле он ждал меня. Нам ни разу не удалось поговорить. Когда наши взгляды встречались, у меня по позвоночнику словно пробегал электрический разряд, а в следующую секунду Сингх-джи пронзительно сигналил рикше или резко дергал руль, пытаясь объехать продавца фруктов, неправильно переходящего дорогу, и мы с Ашоком теряли друг друга из вида.

Так мало, и так много для моего изголодавшегося сердца.

Мы с Анджу никогда не говорили об этих встречах. Без сомнений, она тоже замечала Ашока или, по крайней мере, понимала это по моей рассеянности, когда ей приходилось повторять свой вопрос по нескольку раз, прежде чем я могла что-то ответить. Может быть, Анджу просто не хотела придавать еще большее значение этим случайным встречам. Может, в глубине души она надеялась, что если не будет обращать внимания на них, то он рассеется в летнем мареве, струящемся над Калькуттой, и я буду вспоминать их, как прекрасный сон, которому никогда не суждено воплотиться, отстраненно, с удивлением и легким сожалением, без боли.

Ну вот, наконец, наступил этот день — пестрый от блестящих манговых листьев, жаркий и пыльный апрельский день, когда мы заканчивали школу. Едва проснувшись, я взбежала на террасу. Как по волшебству, небо вдруг очистилось от калькуттского смога и сияло пронзительной голубизной. Я раскинула в стороны руки, кружилась и пела: «Свобода, свобода, свобода!» Обычно я не вела себя так по-детски, но сегодня просто не могла сдержаться. Теперь мне уже не казалось таким невероятным, что через три месяца, как только закончатся летние каникулы, я буду учиться по английской программе в Женском колледже Брабурн. Одна из наших старших двоюродных сестер, которая там училась, сказала, что первым мы начнем изучать древний эпос «Беовульф», который я уже взяла в библиотеке и прочла. Иногда я шептала тихонько имена героев поэмы: Гренделя, Хротгара, имя прекрасной и смелой королевы Вальхтеов, и от радостного возбуждения волоски на моих руках вставали дыбом.

Взмокшая и выбившаяся из сил, я остановилась, услышав непонятные одиночные хлопки. Я оглянулась по сторонам и заметила Судху, сидящую в тени бака с водой. Видимо, она пришла сюда раньше меня. У нее было странное выражение лица. И неудивительно: для нее этот день значил совсем другое, ведь каждый прошедший час был как гвоздь, вбиваемый в дверь ее тюрьмы.