— Не слышу радостного повизгивания, — улыбнулась она.

— Один момент! — Дима отправил в рот второй блин и снова изобразил поросячий восторг.

Люба выложила очередной блин, положила на него кусочек масла.

— Бери еще. И хрюкай дальше.

— А если нет? Погладишь против шерстки? — хмыкнул Дима и прижался к Любе сзади. Тепло ее тела передавалось тугой пульсирующей волной, которая заставила вибрировать тело изнутри.

— Мне, вообще-то, на работу, — подняв голову, сказала Люба.

Она правильно все поняла, но принимать его стремительно крепнущую идею не торопилась.

— А мы по-быстрому.

— По-быстрому только кролики. А от кроликов только кролики родятся… Заведи лучше белочку, — усмехнулась она.

— Белочку?.. Ту самую?

— Ту самую. По клубам будете вместе ходить, вместе просыпаться.

— Ну, перебрал слегка, с кем не бывает…

В клуб он ходил с Любой. Насчет Шапирова и его жены толком ничего не узнал, зато набрался так, что не помнил, как домой добирался. Проснулся, увидел Любу, спросил у нее, кто она такая. Но память вернулась к нему еще до того, как она ответила…

Вчера это было. Он похмелился, привел себя в норму, на этом и остановился. Он же не алкаш какой-то, и Люба должна была это понимать. Весь вечер они вчера сидели у телевизора, кино смотрели, приставку гоняли. Ну, а потом активный отдых в постели. Отличный был уик-энд…

— С утра только не начинай, — сказала она и, немного подумав, пожала плечами. Кто она такая, чтобы указывать ему, как жить? Сама понимала, что никто. Да и ей зачем нужен алкаш и бездельник?

— Да не собираюсь я.

Она одобрительно кивнула и стала накрывать на стол. Блины, сыр, ветчина, кофе. Она всего два дня с ним провела, а в холодильнике уже продукты завелись. Как будто так и надо, как будто по-другому и быть не должно.

— Мне пора, — убрав со стола и приведя себя в порядок, уже из прихожей бросила Люба. — Пока.

Она уходила, чтобы вечером вернуться, но ему вдруг показалось, что прощается навсегда.

— Я за тобой заеду, — спохватившись, произнес он. Ну да, он должен будет забрать ее с работы, сама она к нему точно не поедет.

— Хорошо, — широко улыбнулась Люба и ушла.

Не успел Дима расслабиться, представляя, как упадет сейчас на диван, раздался звонок в дверь. Он встрепенулся в надежде, что это вернулась Люба, но… на пороге стояла Мама. Он резко выдохнул, раздувая щеки и чувствуя некоторое облегчение. Плохо, конечно, что это не Люба, зато есть и положительный момент — мама не застала его в компании с ней.

— Ты мне не рад? — спросила она, переступая порог.

— Ты одна? — Он заглянул ей за спину.

Мама недовольно глянула на него. Он не сказал про Эдика, но дал понять. Не хотел он видеть здесь ее альфонса. И еще, прежде чем читать нотации сыну, пусть сначала на себя посмотрит.

Мама разулась, поставила сумочку на трюмо, прошла в студию, нацелилась на обеденную зону. Демонстративно принюхалась, открыла холодильник. И в мойку заглянула, но там пусто. И на столах чисто.

— Быстро она освоилась, — пренебрежительно поморщилась она.

— Это ты о ком?

— Да видела, как она от тебя выходила. Не идет, а летит. Еще бы, такого парня отхватить… Или у вас несерьезно?

— А у вас?

— Эдика трогать не надо, я за него замуж не собираюсь.

— И я замуж не собираюсь.

— Эта собирается… Люба ее зовут?

— Ты откуда знаешь?

— Знаю… — Мама взяла чашку, включила кофемашину. — С кем она там до тебя таскалась, с Ромой?

— Не начинай! — предостерегающе глянул на нее Дима.

— Думаешь, она Рому своего ищет? Нет, она ищет тебя… А где Рома, она прекрасно знает.

— И где Рома?

— С подружкой ее сбежал. И Люба твоя это прекрасно знает, но не говорит. Как она тогда тебя, дурака, за нос водить будет?

— За дурака спасибо.

— Пожалуйста. Если что, обращайся.

Мама зашла за стойку бара, взяла початую бутылку коньяка.

— А ты к кому обращалась? Кто тебя просветил?

— Меня-то просветили, — усмехнулась она. — А ты затерян тут в темном царстве, и никто тебе не посветит.

— И кто же просветил?

— Кто просветил… — Мама попробовала кофе с коньяком, кивнула. Да, так лучше. Потом настороженно взглянула на Диму:

— Таисия Павловна, мама Игната.

Он удивленно вскинул брови. С чего бы это Шапировой выходить на его маму? Неужели жареный петух в целлюлит клюнул?

— Мы с ней, между прочим, давно знакомы.

— Между прочим? — усмехнулся он.

— Но знакомы… Позавчера ты был в клубе, выспрашивал про Игната, про его жену.

— Исчезла его жена.

— Исчезла. С Ромой сбежала.

— Ну да, сбежала.

— Еще и крупную сумму денег с собой прихватила. Но это между нами.

— Это не секрет. Игнат Любе об этом сказал.

— Игнат… Ну да, она же и с ним шашни крутит.

— Не крутит она с ним шашни!

— И ты из-за нее с Игнатом не дрался?

— Да какая там драка! Так, потолкались немного…

— Немного?! Было бы немного, Шапирова бы меня не искала. А она меня нашла!.. Ты же дружил с Игнатом?

— Не дружил я с ним, — скривился Дима.

— А эта твоя, будь она неладна… — Мама махнула рукой, давая понять, что ей противно говорить о Любе.

А Диме было противно, когда о Любе говорили в таком тоне. Но из себя он выходить не стал. Скандал — это тупик, а он должен вразумить маму.

— Игнат сам нашел Любу. И навешал ей лапши на уши.

— Лапши?

— Мокрой лапши.

— Почему мокрой?

— Потому что «мокруха» там. И Рому грохнули, и Лену.

— Что ты такое говоришь?!

— Им — земля пухом, а нам — лапша на уши.

— И кто их грохнул?

— Ну, если Шапировы следы заметают, значит, у них рыльце в пушку…

— Слушаю тебя и удивляюсь! — Мама обморочно закатила глаза и пошевелила длинными ногтями возле ушей.

— Там ведь не только Лена и Рома пропали. Там еще один парень был. Третий лишний. Он тоже исчез.

— Чей парень?

— Да это без разницы. — Не было у Димы желания вдаваться в подробности, когда у мамы такое настроение.

— Любин парень?