Диана не сказала Тиму о предстоящем банкете, чтобы не расстраивать лишний раз по пустякам. Она знала его впечатлительную натуру и не хотела будить необузданную фантазию «лондонского мавра». Мало ли что может напридумывать этот человек, сидя в одиночестве у себя дома и представляя ее общение с потомками свирепых викингов.

Невольно она усмехнулась, представив этих потомков за современным обеденным столом в старинных доспехах. Похоже, что прапраправнуки викингов начали вырождаться и, по крайней мере, внешне уже не способны на лихие морские набеги. Впрочем, как показывала практика, приставать к женщинам они еще не разучились, так что придется соблюдать известную осторожность.

Диана еще раз посмотрела на часы, убрала телефон в сумочку, вздохнула и неспешно направилась в сторону ресторана «Лофотен Фиск», заранее ощущая вкус норвежских морских деликатесов на губах. Слабая замена, конечно, для огненно-жгучих поцелуев столь далекого от нее Тима, тоскующего сейчас в огромной пустой квартире. Но что поделаешь. Даже на розах бывают шипы.

Тим намеревался объясниться в вечной любви с предложением руки и сердца прямо в зале для прилетающих аэропорта Хитроу. По крайней мере, заготовил пламенную и вроде бы достаточно убедительную речь, в которой отметал начисто любые возможные препятствия с любой стороны на пути к их счастливому семейному будущему. В которой описывал светлые дали и блестящие перспективы их совместной жизни. С живописным древним домом на ярко-зеленой лужайке где-то в горной долине Шотландии, начинающейся со слова «Глен», как у принца Чарльза. Бегающих по этой лужайке жизнерадостных и красивых детей, столь похожих на своих родителей. Не менее двоих, а скорее даже четверых. Огромной белой океанской яхтой, скользящей по зеленовато-синей морской глади, с палубы которой свешиваются те же самые любопытные и веселые мордашки детей, любующихся прыжками летающих рыб. Сверкающую бриллиантовую диадему на пышных бронзовых волосах жены будущего британского посла где-нибудь на приеме у японского императора, шведского короля или американского президента…

Но вот озвучить эту речь не получилось. Весь кураж разом улетучился, когда Тим увидел в толпе светящееся от радости и столь необыкновенное, сказочно прекрасное лицо. Лицо Любимой Женщины. Его захлестнул поток эмоций, которые нельзя передать никакими словами, даже самыми красивыми и проникновенными.

Он смог только сказать, протянув ей букет белых роз:

— Боже, как я тебя люблю!

А потом распахнул объятия и прижал эту необыкновенную женщину вместе с цветами к груди, зарывшись пылающим лицом в ее пышные волосы. Когда Диана откинула голову назад, он нашел ее жаждущие полуоткрытые губы и надолго прильнул к ним, впитывая сладость и аромат излучаемой ими любви и страсти…

Затем пришлось все же на некоторое, мучительно долгое время разомкнуть объятия, чтобы добраться до машины. Тиму нравился искренний восторг на лице Дианы, возникающий каждый раз, когда они стояли рядом или ехали в его роскошном автомобиле «для состоятельных джентльменов со вкусом».

Правда, на сей раз тронуться с места им удалось далеко не сразу. Они опять целовались, сидя на передних сиденьях, не в состоянии вновь оторваться друг от друга, как будто не виделись целую вечность. Им было не до слов. Губы и язык у каждого были заняты совсем другим. Безмолвной передачей условных знаков любви, одинаковых у всех народов, о пробудившихся и расцветших пышным цветом чувствах.

Наконец им все же удалось добраться до дома Дианы. Тим осторожно вел машину одной рукой, другой обнимая свою спутницу за плечи, не в силах прервать сладостных ощущений от прикосновения к ее телу. Он говорил о своих чувствах к ней, о том, как скучал без нее, какие видел эротические сны с ее участием.

Но, повествуя о многом и важном, Тим так и не решился сказать о главном. Нужные слова вот-вот готовы были сорваться с его языка и достигнуть ее ушей. Но в последний момент как будто незримый, непреодолимый барьер опускался перед ними, отпугивая их и возвращая вспять, в глубины мозга.

В конце концов он осознал, что еще не совсем созрел для такого объяснения. Возможно, где-то в подсознании сидел страх получить отказ, который означал крах всех его планов и надежд. Кроме того, Тим чувствовал, что, чтобы подтолкнуть его к столь решительному и бесповоротному шагу, нужны особые обстоятельства и особый антураж. Например, бальный зал во дворце или театральная сцена, на которой он, одетый во фрак, в белоснежной манишке, мог бы встать на колени, предложить ей себя в полное владение без ограничений сроков, вписав в брачный контракт любые условия по ее выбору. А затем тут же встать и громогласно, во всеуслышание возвестить окружающим, всему миру о том, как он счастлив получить наконец ее согласие на то, о чем мечтал все эти дни, недели и месяцы.

И желательно это сделать до того, как потенциальная невеста успеет осознать происходящее, чтобы у нее не было пути назад. В столь торжественной обстановке, в присутствии большого скопления людей она просто не сможет отвергнуть его предложение. Хотя бы в силу инерции обстоятельств и неписаных правил общественной игры…

По прибытии в дом на Кромвель-роуд они действовали по уже ставшему традиционным сценарию. Вначале забрались в ванную для совершения уже ставшего привычным и символичным обряда совместного омовения после разлуки. Даже если эта разлука длилась всего день. Тем более это выглядело необходимым, когда прошла целая неделя. Так приятно было Тиму держать в руках ее обнаженное, золотисто-розовое, разогретое и размякшее тело, покрытое искрящимися капельками воды, гибкое, упругое и чувственное, дышащее чистотой и свежестью, полное нежности, любви и ласки, излучающее призыв, томление и страсть!

Нередко оба не выдерживали искушения, и первое соитие происходило здесь же, в ванной. Тиму особенно нравилось заниматься этим под тугими теплыми струями душа, повышающими чувственное восприятие и расширяющими его диапазон, когда мощные волны страсти, как бы дробясь и рассеиваясь на множество мелких волн и спиралей, закручивались, сплетались в сложный орнамент на каждом кусочке тела.

Потом они, опять-таки по сложившемуся ритуалу, перебрались в гостиную, под поощрительные взоры Лакшми и Шивы. На этот раз к индийским божествам добавился норвежский тролль, наспех извлеченный из дорожного чемодана для того, чтобы быть представленным новому для него окружению. Правда, на всякий случай Диана повернула маленькое чудище лицом к стене, чтобы не подглядывал, не завидовал и не сглазил ненароком. Да и внешность «северного гостя» все же с непривычки немного не то чтобы пугала, но как-то настораживала, и к ней надо было привыкнуть…

Взбираясь уже в третий раз на пик страсти, с угасающим, расстающимся с телом в своем полете на небо сознанием, Диана успела подумать о том, как прекрасна эта жизнь вдвоем, в вечном наслаждении друг другом. И о том, что надо сделать, чтобы так было всегда. Даже ощутила почти явственно тяжесть обручального кольца на пальце, о котором мечтала, и которого одновременно боялась.

Она ожидала услышать эти слова от Тима при встрече и вполне отчетливо, как экстрасенс-ясновидец, почувствовала, что он готов сказать ей это. Что его сознание настойчиво излучает эти мысли. Что его слова о любви — это только прелюдия к главному объяснению. Но эти главные слова так и не прозвучали. Неизвестно почему, но Тим не решился. И все заготовленные ответные речи не понадобились. Так и остались невостребованными.